Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Что делать учнем?– - спросил Чекин.
– - Стрельнем, Лука... для порядку!
Под их пулями солдаты гуртом сбежались в укрытие, где хранились пожарные ведра и насосы. Мировича спрашивали:
– - Где вид у тебя на такие поступки? Ох, беда наша тяжкая: сами-то мы неграмотны, люди подневольные. Но -- боимся: как бы нам за тебя, поручик, несчастными всем не сделаться...
Мирович выхватил из-за обшлага подложный манифест, составленный от имени Иоанна, и, завывая, начал читать. Не вняв высокой риторике, солдаты слушали его не ахти как понятливо. Мирович велел прикатить с бастиона
– - Вот государя вызволим, он всем деньгами отвалит, домой вернемся богатеньки... хорошо заживем, миленькие!
При виде пушки Чекин и Власьев перекрестились:
– - Пора тайную инструкцию сполнять...
Узник, облаченный в длинную рубаху, давно не стиранную, проснулся от шума в крепости и сидел на постели. Увидев вбегающих стражей, резко отпрянул в угол, и клинки скользнули мимо, а шпага в руке Власьева переломилась, уткнувшись в каменную стенку. Власьев схватил узника в охапку, крича:
– - Язви его, Лука! Язви скоряе...
Первый удар распорол плечевые мышцы, но Иоанн, проявив силу, какой от него не ждали, опрокинул Власьева навзничь. Голыми руками стал хватать длинный клинок Чекина.
– - Э, не умеешь ты!– - сказал Власьев.– - Дай-ка я...
Лезвие с хрустом вошло в тело. Иоанн закричал.
– - Глубже сунь... глубже, -- советовал Чекин.
Власьев вторично погрузил клинок. Иоанн, медленно оседая на пол, хватал своих убийц за ноги. Собачья тоска по этой проклятой жизни светилась в затухающих глазах императора. Чекин треснул его ногою по голове:
– - Добей! Добей, и по домам разъедемся...
Мертв! Офицеры дружно обратились к иконе:
– - Господи, на все воля Твоя...
После этого сдались. Мирович расплакался:
– - За что же вы, звери, душу-то невинную погубили?
– - По долгу присяжному. А ты кто таков?
– - Я сам по себе, -- отвечал Мирович, опускаясь на колени. Поцеловав ногу убитого, он велел класть мертвеца на кровать и нести во двор вместе с кроватью.
Сырой туман еще покрывал двери Шлиссельбурга; в этом гиблом тумане, будто привидения, медленно выступали солдаты, воздев над собой кровать с убитым императором. За ними шел Мирович, салютуя шпагой, следом, как тени, двигались и сами убийцы. Кровать поставили на землю, а Мирович перед фронтом объявил:
– - Вот, братцы, император ваш. Вы не виноваты, ибо не ведали, что я умыслил. Один за всех и отвечу...
На галерею выбрался окровавленный комендант Бередников:
– - Да что вы тут лижетесь с ним? Он же вас, братцы, погубил! Спасайте честь свою -- хватайте его, пока не поздно...
Туман распался. Из города прибыл в крепость генерал РимскийКорсаков, он сразу же накинул на мертвеца офицерскую епанчу, велел оттащить его в тень под стенку, а Мировичу сказал:
– - Сволочь! Если своя башка не дорога, так хотя бы о солдатских подумал: им-то каково под палки идти?..
...По указанию Никиты Панина императора закопали на крепостном дворе, выбрав местечко неприметное, где не слишком пекло солнце, где росла крапива погуще. Власьева и Чекина он наделил каждого по семь тысяч рублей, наказав строжайше:
– - Теперь скройтесь, чтобы и духу вашего не было. А что видели, даже
В окне -- страшное зарево: всю ночь пылал Кронштадт.
Утром пришла в столицу галера, осыпанная пеплом, офицеры доложили, что пожар уничтожил 1300 зданий:
– - Кронштадта нет! Все надо строить заново.
Хорошо, что отказала Миниху в деньгах для Рогервика.
– - Эти полмиллиона дать морякам, -- распорядилась Екатерина.
Кронштадт сгорел на пятый день после ее возвращения из Прибалтики. Следствие о "шлиссельбуржской нелепе" было уже закончено. В подложном манифесте Мировича она прочла о себе, что мужа извела ("опоен смертным ядом"), что родственникам в Германии отправила 25 миллионов золотом и "чрез свои природные слабости желала взять в мужья подданного своего Григория Орлова, за что она конечно пред Страшным Судом никак не оправдаетца".
– - Как-нибудь оправдаюсь... не твоя забота!
Духовенство предложило подвергнуть Мировича самой жестокой пытке, но Екатерина яростно воспротивилась:
– - При пытке Мирович скажет не то, что было, а то, что вам от него слышать хочется. К тому же, -- добавила она, -- мученье дела не ускорит, а напротив, замедлит. Пытаемый должен лечиться долго, чтобы на эшафоте в целостном виде предстать...
Мирович и без пыток ничего не утаивал. Его спросили: кто надоумил покуситься на возмущение в Шлиссельбурге? Подпоручик сразу же указал на гетмана Кирилла Разумовского:
– - Вот его сиятельство сидит... с него и началось!
Разумовского это потрясло:
– - Ах ты, ехиднин сын! Одумайся, паршивец...
– - А не ты ли, граф, совет мне дал, чтобы я, с других молодцов примеры беря, фортуну за чупрыну хватал покрепче?
О причинах, побудивших его к "нелепе", Мирович четко ответил в четырех пунктах. Первый: хотел бывать в комнатах, где жила императрица, но его туда не пускали. Второй: хотел танцевать во дворце и оперы слушать, какие знатным персонам доступны, но в театр придворный тоже не попал. Третий: не имел в обществе желанного почтения. Четвертый: по челобитьям, поданным царице о нуждах своих, получал отказы с "наддранием", а это ему обидно... Вяземский распорядился о приискании палача:
– - Надобно конкурс устроить: кто ссечет разом голову с барана, того в палачи и возьмем...
Место для казни выбрали на Обжорном рынке; старики в Петербурге поминали лихое время кровавой Анны Иоанновны.
– - Быть того не может, чтобы внове людям башки срубали!– говорили они.– - Драть -- пожалуйста, а рубить -- не...
22 года никто в России не видел публичной казни, и народ потянулся на Обжорный рынок, высказываясь по дороге, что на эшафоте топором для страху побалуются, потом кликнут помилование и выдерут голубчика, как положено. Рыночной площади не хватило для собравшихся, зрители сидели на крышах домов, толпились на мосту столь тесно, что там перила потрескивали. Мировича привезли в карете, он был в епанче голубого цвета, низко кланялся народу, легко и весело взбежал на эшафот. Склонив голову, внимательно прослушал сентенцию о своих винах, затем крикнул: