Фавориты Фортуны
Шрифт:
— Я сделаю, сделаю!
— Сейчас же. Времени нет.
— Завтра.
— Завтра из-за горы может появиться Митридат.
— Завтра Митридат не появится! Он в Колхиде, а две трети его солдат мертвы.
Цезарь сел, заинтересованный услышанным.
— Расскажи-ка мне поподробнее.
— Он взял четверть миллиона солдат, чтобы наказать кавказских дикарей за разбой в Колхиде. Типично для Митридата! Трудно понять, как он умудрился потерять в бою столько людей. Но, оказывается, дикарям даже не потребовалось для этого драться. Холод в высоких горах сделал дело за них.
— Рим об этом не знает, — нахмурился Цезарь. — Почему ты не сообщил об этом консулам?
— Потому что это случилось только что. И, во всяком случае, я не обязан сообщать обо всем Риму!
— Пока ты — друг и союзник, ты обязан это делать. Последнее, что мы слышали о Митридате, — что он в Киммерии, восстанавливает свои владения на севере Эвксинского моря.
— Он сделал это, как только Сулла приказал Мурене оставить Понт, — кивнул Никомед. — Но Колхида оставалась непокорной и не хотела платить дань, поэтому он решил сделать в пути остановку и решить вопрос с Колхидой, но тут узнал о набегах дикарей.
— Очень интересно.
— Так что, как ты сам видишь, слона нет.
Глаза Цезаря блеснули:
— И все-таки слон есть! И даже еще больших размеров. Его зовут Рим.
Царь Вифинии не мог сдержаться. Он согнулся пополам от смеха.
— Сдаюсь, сдаюсь! Ты получишь свой флот!
Вошла царица Орадалтис, следом за ней бежала собачка. Царица с удивлением увидела, что ее древний супруг смыл с лица косметику и смеется до слез. К тому же скромно, на расстоянии нескольких футов от молодого римлянина, похожего на тех парней, которые были не прочь сесть к царю Никомеду поближе.
— Дорогая моя, это Гай Юлий Цезарь, — представил царь, отдышавшись немного. — Потомок богини Афродиты, намного знатнее нас. Он только что вынудил меня дать ему огромный флот.
Царица (у которой не было иллюзий относительно Никомеда) царственным кивком приветствовала Цезаря.
— Удивляюсь, что ты не отдал ему все царство, — проговорила она и, прежде чем сесть, налила себе бокал вина и взяла пирожное.
Собачка медленно приблизилась к Цезарю и легла у его ног, глядя на него с восхищением. Когда Цезарь наклонился, чтобы погладить ее, она перевернулась на спину, предлагая почесать ее упитанный животик.
— Как его зовут? — спросил Цезарь, любивший собак.
— Сулла, — ответила царица.
Цезарь вспомнил, как она недавно пнула ногой по яйцам Суллы. Теперь настала очередь ему хохотать.
За обедом он узнал о судьбе Низы, их единственного ребенка и наследницы трона Вифинии.
— Ей пятьдесят лет, и у нее нет детей, — печально сказала Орадалтис. — Конечно, мы не позволили Митридату жениться на ней, и он сделал так, что мы больше нигде не можем найти для нее мужа. Это трагедия.
— Я могу надеяться, что увижу ее перед отъездом? — спросил Цезарь.
— Это не в наших силах, — вздохнул Никомед. — Когда Митридат вторгся в Вифинию и я убегал в Рим в последний раз, я оставил Низу и Орадалтис в Никомедии. И Митридат взял нашу девочку заложницей. Она все еще у него.
— И он женился на ней?
— Думаем,
— Тогда будем надеяться, царь Никомед, что, когда следующий раз два слона столкнутся на дороге, римский слон победит. Если я не буду участвовать в войне лично, то позабочусь о том, чтобы командующий узнал, где находится царевна Низа.
— К тому времени я, наверное, уже умру, — серьезно сказал царь.
— Ты не можешь умереть, прежде чем вернется твоя дочь!
— Если ей суждено когда-нибудь вернуться, это уже будет понтийская марионетка. В этом все дело, — с горечью отозвался Никомед.
— Тогда тебе лучше завещать Вифинию Риму.
— Как Аттал Третий поступил с Азией, а Птолемей Апион — с Киреной? Никогда! — решительно возразил царь Вифинии.
— Тогда она достанется Понту. А Понт — Риму, и это означает, что в конце концов Вифиния все равно будет римской.
— Не будет, если я смогу помешать этому.
— Ты не сможешь этому помешать, — серьезно сказал Цезарь.
На следующий день царь сопроводил Цезаря в гавань, где усердно пытался доказать, что присутствующие там корабли не годятся для военных действий.
— Ты же не стал бы держать здесь военный флот, — сказал Цезарь, не поддаваясь на хитрость царя. — Давай проедем в Халкедон.
— Завтра, — молвил царь, все более подпадая под обаяние своего трудного гостя.
— Мы выступим сегодня, — твердо возразил Цезарь. — Как далеко отсюда до Халкедона? Сорок миль? В один день мы не одолеем такое расстояние.
— Мы поплывем на корабле, — сказал царь, ненавидевший путешествовать по суше.
— Нет, мы поедем по суше. Мне нравится чувствовать под ногами землю. Гай Марий, который по браку был моим дядей, говорил мне, что я всегда должен путешествовать по суше. Тогда, если в будущем мне придется участвовать в кампании на этой земле, я буду знать характер местности. Очень полезно.
— Значит, и Марий, и Сулла — оба твои дядья?
— У меня исключительные родственные связи, — торжественно произнес Цезарь.
— Думаю, у тебя есть все, Цезарь! Влиятельные родственники, высокое рождение, тонкий ум, изящное тело и красота. Я очень рад тому, что я — не ты.
— Почему?
— У тебя всегда будут враги. Ревность. Или зависть, если ты предпочитаешь это слово, чтобы описать страстное желание достигнуть чего-то, помимо любви. Они будут идти за тобой по пятам подобно тому, как фурии преследовали бедного Ореста. Кто-то будет завидовать твоей красоте, кто-то — твоему телу, кто-то — твоему происхождению, а найдутся и такие, кто вздумает завидовать твоему уму. Но большинство будут завидовать всему вместе. И чем выше ты поднимешься, тем больше будет зависти. У тебя везде найдутся враги, а друзей у тебя не появится. Ты не сможешь доверять ни мужчине, не женщине.