Фавориты Фортуны
Шрифт:
— Я с удовольствием сяду, но извините меня, если я есть не буду.
— Вина, ты выпьешь немного вина!
— Я никогда его не пью.
Октавий захихикал.
— О, тебе понравится здесь жить! — воскликнул он. — Обычно здесь напиваются так, что весь пол в блевотине.
— Ты — фламин Юпитера! — воскликнул сын Филиппа.
— Был им, — поправил Цезарь, не желая больше ничего говорить. Но потом передумал и продолжил: — Лучше я расскажу вам сейчас, чтобы больше мне не задавали вопросов.
Он рассказал свою историю спокойно, твердым голосом, настолько тщательно подбирая слова, что все они вскоре поняли, что новый трибун — интеллектуал, если не ученый.
— Ну и история, — молвил Габиний, когда рассказ был окончен.
— Значит, ты все еще женат на дочери Цинны? — сказал Бибул.
— Да.
— И теперь, — засмеялся Октавий, — у нас уже нет никакой надежды прекратить эту древнюю вражду, Габиний! С Цезарем у нас четыре патриция! Война на смерть!
Остальные бросили на него испепеляющие взгляды, и он затих.
— Приехал прямо из Рима, да? — спросил Руф.
— Нет, из Вифинии.
— А что ты делал в Вифинии? — простодушно спросил Лентул.
— Собирал флот для осады Митилены.
— Спорю, что старый женоподобный Никомед
Он знал, что проявляет невоспитанность, рассчитанную на то, чтобы оскорбить присутствующих. Возможно, он не хотел говорить этого. Но его язык не сдержался.
— Да, представь себе, — холодно сказал Цезарь.
— И ты получил свой флот? — продолжал Бибул.
— Естественно, — ответил Цезарь с надменным видом.
Бибул колюче засмеялся:
— Естественно? Ты хочешь сказать — неестественно?
Никто не успел заметить, как все произошло. Цезарь молниеносно облетел стол. Шесть пар глаз увидели только, что он держит Бибула на весу одной рукой. Выглядело это странно, даже комично. Бибул размахивал руками перед улыбающимся лицом Цезаря, но его руки были слишком коротки, чтобы дотянуться, — сцена из мима.
— Если бы ты не был блохой, — сказал Цезарь, — я бы сейчас зарыл твою морду в булыжник на улице. К сожалению, Блоха, это было бы равносильно убийству. Ты слишком ничтожен, чтобы делать из тебя месиво. Поэтому не попадайся мне на пути!
Все еще держа Бибула на весу, он обвел взглядом комнату в поисках чего-нибудь подходящего и увидел шкаф высотой футов в шесть. Без большого усилия Цезарь посадил Бибула на шкаф, ловко избежав удара сапогом.
— Подергай там немного ногами, Блоха.
И вышел на улицу.
— А прозвище Блоха тебе подходит, Бибул! — смеясь, сказал Октавий. — Теперь я буду звать тебя Блохой. Ты этого заслуживаешь. А ты как думаешь, Габиний? Будешь звать его Блохой?
— Я скорее буду звать его Задницей, — раздраженно ответил Габиний, красный от гнева. — Что заставило тебя так сказать, Бибул? Для этого не было никакого повода. Твоя грубость бросает тень на всех нас! — Он посмотрел на остальных. — Мне все равно, что вы будете делать, но я пойду помогу Цезарю разгружать вещи.
— Снимите меня! — крикнул Бибул со шкафа.
— Только не я! — с презрением отозвался Габиний.
В результате никто не захотел помочь ему. Бибулу пришлось соскочить на пол, потому что легкий шкаф был очень неустойчив и, спускаясь на руках, Бибул рисковал опрокинуть его на себя. В разгаре своего гнева он почувствовал замешательство и стыд: Габиний прав, что на него нашло? Все, чего он добился этим, — показал себя грубияном, выставил себя на посмешище, потерял уважение товарищей. Он даже не мог успокоить себя тем, что одержал верх, ибо этого не произошло. Цезарь легко победил — победил с честью, не ударив человека, который меньше его, но лишь выставив напоказ его ничтожность. Естественно, что Бибула раздражали рост и мускулы других, поскольку сам он статью не обладал. Он хорошо знал, что мир принадлежит крупным, внушительным людям. Просто одного взгляда на Цезаря было достаточно, чтобы отвергнуть его, Бибула, — его некрасивое лицо, жалкое тело, ничтожный рост. А потом, в дополнение к своим превосходным физическим качествам, новичок выдал целый поток беглой речи, красиво выбранных слов. Несправедливо!
Бибул не знал, кого ненавидит больше — себя или Гая Юлия Цезаря, человека, обладающего всем.
С улицы доносились взрывы хохота, слишком интригующие, чтобы Бибул мог противостоять искушению. Он тихо прокрался к двери, встал сбоку и украдкой выглянул. Там стояли шестеро его товарищей трибунов, держась за животы от смеха, а человек, у которого было все, садился верхом на мула! Что он говорил при этом, Бибул не слышал. Но он знал, что слова были остроумные, смешные, очаровательные, неотразимые, обворожительные, интересные, идеально подобранные, способные воздействовать на слушателей.
— Ну, — сказал он себе, тихонько направляясь в свою комнату, — от этой блохи он никогда, никогда, никогда не избавится!
С приходом зимы в осаде Митилены наступила та фаза, когда осаждающие просто сидят и ждут, когда осажденные начнут голодать. А Луций Лициний Лукулл нашел наконец время написать письмо своему обожаемому Сулле.
Надеюсь, все это кончится весной благодаря крайне удивительному обстоятельству, о котором я напишу ниже. Во-первых, я бы хотел, чтобы ты оказал мне любезность. Если мне удастся закончить дела весной, можно ли мне вернуться домой? Прошло уже очень много времени, дорогой Луций Корнелий, и мне очень хочется снова увидеть Рим, не говоря уж о тебе. Мой брат Варрон Лукулл теперь достиг нужного возраста и набрался опыта, чтобы стать курульным эдилом, и я хотел бы разделить с ним эту должность. Больше нет должности, которую могут делить два брата. Подумай об играх, которые мы будем устраивать! Не говоря уже об удовольствии совместной работы плечом к плечу. Мне тридцать восемь, моему брату тридцать шесть — преторский возраст, но мы еще не были эдилами. Наше имя требует, чтобы мы стали эдилами. Пожалуйста, предоставь нам эту должность, а потом разреши мне при первой возможности стать претором. Но если ты считаешь, что моя просьба неблагоразумна или я этого не заслуживаю, я, конечно, пойму.
Терм, кажется, справляется в провинции Азия, поручив мне осаду Митилены, чтобы чем-то меня занять и чтобы я ему не мешал. Неплохой человек. Местные его любят, потому что у него хватает терпения слушать их байки о том, почему они не могут заплатить дань. Но, терпеливо выслушав их, он все же велит им заплатить эту дань.
Те два легиона, которые у меня здесь, состоят из грубых, неотесанных солдат. Они были с Муреной в Каппадокии и Понте, и до этого — у Флакка. Они держат себя независимо, чего я не люблю и стараюсь выбить из них. Конечно, они возмущаются твоим указом, запрещающим им когда-либо вернуться в Италию, потому что они простили Фимбрии убийство Флакка, и регулярно посылают ко мне депутации, спрашивая, не отменен ли еще указ. И уходят ни с чем. Теперь они изучили меня достаточно, чтобы понять: я казню каждого десятого, будь у меня хоть малейший повод. Они солдаты Рима и должны делать то, что им приказывают. Меня очень раздражает, когда рядовые солдаты и младшие трибуны считают, будто у них есть право высказывать свое мнение — а иногда и более того.
Мне кажется сейчас, что к весне Митилена дойдет до такого состояния, когда я смогу начать
Главная причина, почему я так уверен, заключается в том, что у меня сейчас есть великолепный флот от — никогда не догадаешься! — от Никомеда! В конце квинктилия Терм послал к Никомеду твоего племянника, Гая Юлия Цезаря, чтобы получить флот из Вифинии. Он написал мне об этом, хотя никто из нас не ожидал увидеть корабли до марта или даже апреля следующего года. Но, вероятно, представь себе, Терм имел дерзость посмеяться над самоуверенностью юного Цезаря. Поэтому Цезарь взбрыкнул и дерзко потребовал от Терма назвать количество необходимых кораблей и дату. Сорок кораблей, половина из них палубные квинкверемы и триремы, к первому ноября — таков был приказ Терма этому своенравному молодому человеку.
Но поверишь ли, Цезарь появился в моем лагере в ноябрьских календы с превосходным флотом! Намного лучшим, нежели мы могли ожидать от такого скряги, как Никомед. Он привел еще два больших корабля, за которые не нужно платить — только провиант и жалованье командам. Увидев счет, я был поражен: Вифиния еще получит свою прибыль! Конечно, не очень большую. Что обязывает меня вернуть флот, как только Митилена падет. И заплатить. Я надеюсь выделить средства из трофеев, конечно, но если трофеи окажутся не такими внушительными, как я ожидаю, есть ли способ убедить казну финансировать часть расходов?
Должен добавить, что молодой Цезарь вел себя высокомерно и дерзко, когда передавал мне флот. Я был вынужден несколько укротить его. Естественно, существует лишь один способ получить от старой проститутки Никомеда такой великолепный флот за столь короткое время — переспать с ним. И это я ему сказал, чтобы поставить его на место. Но сомневаюсь, что существует на свете какой-либо способ действительно поставить его на место! Он набросился на меня, как очковая змея, и сказал мне, что ему не надо прибегать к женским хитростям, чтобы получить что-либо, и что в тот день, когда ему придется это сделать, он проткнет себе живот. И я теперь не знаю, что с ним делать, как научить его дисциплине, — проблема, которой у меня не бывает, как ты знаешь. Я подумал: может быть, его товарищи, младшие военные трибуны, смогут это сделать за меня. Ты помнишь их — ты должен был видеть их в Риме. Габиний, два Лентула, Октавий, Мессала Руф, Бибул и сын Филиппа.
Думаю, малыш Бибул пытался это сделать. И в результате оказался на высоком шкафу. С тех пор лагерь младших военных трибунов разделился. На сторону Цезаря встали Габиний, Октавий и сын Филиппа. Руф — нейтрал. А два Лентула и Бибул ненавидят его. Во время осад среди молодых людей всегда возникают неприятности, конечно из-за скуки. Трудно заставить молодых злодеев работать. Даже для меня. Но от Цезаря неприятностей сверх меры. Я не люблю заниматься людьми такого низкого уровня, но в нескольких случаях у меня не было выбора. Цезарь — это наказание. Слишком смазливый, слишком самоуверенный и, увы, знает, что он очень умен.
Однако следует отдать Цезарю должное, он работяга. Он не отдыхает. Я не совсем знаю, каким образом, но почти каждый солдат в лагере, кажется, знает его и любит. И еще, к сожалению, он берет на себя контроль. Мои легаты стали избегать его, потому что он не принимает приказов по работе, если не одобряет способа выполнения. И к несчастью, его способ всегда лучший! Он — из тех, кто все прорабатывает в уме, прежде чем нанести первый удар или дать распоряжение подчиненному. И в результате очень часто мои легаты ходят с багровыми лицами.
Единственный способ, которым мне удается уколоть его самолюбие, — спрашивать его, как он получил такой чудесный флот от Никомеда за такую ничтожную цену. И это действует. Он приходит в ярость. Но сделает ли он то, чего я жду от него, — ударит ли он меня? Получу ли я повод привлечь его к военно-полевому суду? Нет! Он чересчур умен и слишком хорошо держит себя в руках. Конечно, он мне не нравится. А тебе? У него хватило наглости сказать мне, что мое происхождение по сравнению с его — это даже меньше, чем пыль!
Хватит о младших трибунах. Нужно бы что-нибудь сказать о более важных людях, например, о старших легатах. Но боюсь, что о них я ничего не могу придумать.
Я слышал, ты занялся брачными делами и нашел Помпею жену более знатного происхождения, чем он. Если у тебя есть время, может быть, подберешь невесту и мне. С тех пор как мне исполнилось тридцать, я все время в отъезде. Теперь я достиг почти уже возраста претора, а у меня до сих пор нет жены, не говоря уж о сыне, который продолжит мой род. Беда в том, что я предпочитаю хорошее вино, хорошую еду, хорошую компанию тому сорту женщин, на которых должен жениться Лициний Лукулл. К тому же я люблю очень молоденьких, а где найти такого отца, который отдаст за меня тринадцатилетнюю? Мой брат отказывается быть свахой, поэтому можешь вообразить, как я был счастлив узнать, что ты занялся этим делом.
Я люблю тебя и скучаю по тебе, дорогой Луций Корнелий.
В конце марта Марк Минуций Терм прибыл из Пергама. Он поддержал Лукулла в его желании атаковать. Когда он услышал подробности о вифинском флоте Цезаря, то расхохотался, хотя Лукулл не мог понять, что же здесь смешного. Его жизнь отравляли жалобы высшему начальству о непокорных, действующих ему на нервы младших военных трибунах.
Однако существовал очень древний и неписаный армейский закон: если человек является постоянным источником неприятностей, поставь его в бою на такое место, где его определенно убьют к концу боя. И, планируя нападение на Митилену, Лукулл решил последовать этому старому армейскому правилу. Цезарь должен погибнуть. Лукулл будет командовать предстоящим боем. Терм останется только наблюдателем.
Для военачальника не было чрезвычайным событием созвать всех своих офицеров на последний военный совет перед боем. Но в данном случае это вызвало комментарии. Кто-то посчитал странным увидеть на совещании младших военных трибунов. Они причиняли особенное беспокойство, и было ясно, что военачальник не доверял им. Обычно они в основном служили курьерами под командованием старших трибунов, и таковыми Лукулл и назначил их в конце совещания. Кроме Цезаря, которому он холодно сказал:
— Ты — шило в заднице, но я заметил, что ты любишь много работать. Поэтому я решил назначить тебя командиром специальной когорты, составленной из самых худших элементов бывшей армии Фимбрии. Эту когорту я буду держать в резерве, пока не увижу, где сопротивление противника самое яростное. И тогда я пошлю эту когорту именно туда. Твоя задача как командира — переломить ситуацию.