Фавориты Фортуны
Шрифт:
Котта нахмурился:
— Есть одна трудность. Если бы у нас имелись все пророческие книги, мы смогли бы окончательно прояснить вопрос. Но у нас их нет. Поэтому окончательное мнение мы сформулировать не можем. Не вызывает сомнений, что по закону мальчик — фламин Юпитера, но с религиозной точки зрения мы в этом не уверены.
— Почему?
— Все это зависит от гражданского статуса жены Цезаря. Ее зовут Циннилла. Сейчас ей двенадцать лет. В одном мы абсолютно уверены: жречество Юпитера — это двойное служение, включающее и жену, и мужа. Супруга носит титул фламиники, на нее распространяются те же запреты, у нее имеются свои обязанности. Если она не отвечает надлежащим
— Действительно? И как же ты пришел к такому заключению, Котта? — Сулла с силой двинул по стене и о чем-то подумал. — Брачные отношения были осуществлены?
— Нет. Не были. Циннилла — совсем ребенок, она живет у моей сестры с тех пор, как вышла замуж за молодого Цезаря. А моя сестра — настоящая римлянка, аристократка, — сказал Котта.
Сулла чуть улыбнулся:
— Я знаю, что она настоящая.
— Да…
Котта беспокойно поерзал, вспомнив спор, который разгорелся среди домашних Котты о природе дружбы между Аврелией и Суллой. Он также знал, что должен критиковать один из новых законов Суллы о проскрипциях. Но храбро решил все-таки сказать и покончить с этим.
— Мы думаем, что Цезарь — фламин Юпитера, но что его жена — не фламиника. По крайней мере, именно так мы поняли твои законы о проскрипциях, которые в вопросе о несовершеннолетних детях осужденных не объясняют, распространяется ли на этих детей закон lex Minicia. Сын Цинны был совершеннолетним, когда его отца объявили вне закона, поэтому гражданство младшего Цинны не вызывало сомнений. А как быть с гражданским статусом несовершеннолетних детей, особенно девочек? Распространяется ли потеря гражданства отцом несовершеннолетней девочки только на него? Вот что мы должны решить. И, учитывая строгость твоих законов о проскрипциях в отношении прав детей и других наследников, мы пришли к заключению, что здесь можно применить lex Minicia de liberis.
— Дорогой Поросенок, а ты что хочешь сказать? — спросил диктатор сдержанно, совершенно пропустив мимо ушей замечание о юридической неточности его закона. — Не торопись, не торопись! У меня сегодня больше никаких дел нет.
Метелл Пий покраснел:
— Как говорит Гай Котта, здесь можно применить закон о статусе гражданства для ребенка осужденного. Когда один родитель не гражданин Рима, ребенок не может быть гражданином Рима. Следовательно, жена Цезаря — не гражданка Рима и поэтому по закону о религии не может быть фламиникой.
— Блестяще, блестяще! Ты все сказал без единой ошибки, Поросенок! — Сулла постучал пятками по стене. — Значит, во всем виноват я, да? Я издал закон, который требует дополнительных разъяснений. Так?
Котта глубоко вдохнул.
— Да, — смело подтвердил он.
— Все это правильно, Луций Корнелий, — вмешался Ватия, решив, что пора внести и свою лепту. — Но мы очень хорошо знаем, что наше толкование закона может оказаться неправильным. Мы со всем почтением просим объяснить нам.
— Ну что же, — сказал Сулла, съезжая со стены, — мне кажется, самый лучший выход из этой ситуации — чтобы Цезарь нашел новую фламинику. Хотя он может быть женат браком confarreatio, с точки зрения и гражданского, и религиозного законов развод в данном случае возможен. Мое мнение таково: Цезарь должен развестись с дочерью Цинны, которая неприемлема для Великого Бога в качестве фламиники.
— Конечно, аннулирование брака, — сказал Котта.
— Развод, — твердо повторил Сулла. — Хотя все без исключения клянутся, что брачных отношений
Котта поморщился:
— Diffarreatio — это же ужасная процедура.
— Меня до слез трогает твоя боль, Котта.
— Я должен передать это мальчику, — с окаменевшим лицом сказал Котта.
Сулла протянул ему руку.
— Нет! — резко возразил он. — Ничего не говори мальчику, вообще ничего! Только скажи ему, чтобы он пришел ко мне домой завтра до обеда. Я предпочитаю сообщить ему сам. Ясно?
— Итак, — сказал Котта Цезарю и Аврелии вскоре после этого, — ты должен увидеться с Суллой, племянник.
Цезарь и его мать были встревожены. Они молча проводили гостя до дверей. После ухода брата Аврелия прошла с сыном в кабинет.
— Сядь, мама, — ласково попросил он.
Аврелия присела на краешек стула.
— Мне это не нравится, — сказала она. — Почему он хочет, чтобы ты пришел к нему?
— Ты слышала дядю Гая. Он начинает реформировать религию и хочет увидеть меня в качестве фламина Юпитера.
— Я не верю этому, — упрямо повторила Аврелия.
Встревоженный, Цезарь подпер рукой подбородок и пытливо посмотрел на свою мать. Он думал не о себе. Он мог справиться с чем угодно, что бы ни случилось, и знал это. Нет, он волновался за нее и за других женщин своей семьи.
Беды неумолимо преследовали их со времени совещания, которое созвал Марий-младший, чтобы обсудить свое возможное консульство. Весь сезон искусственной радости и уверенности, всю ужасную зиму — к зияющей яме, поражению при Сакрипорте. О Марии-младшем они практически ничего не знали с тех самых пор, как он стал консулом. Даже его мать и жена. Была еще любовница, красивая римлянка всаднического сословия, по имени Преция. Именно она занимала каждый свободный миг в жизни Мария-младшего. Довольно богатая, чтобы быть независимой, она залучила в свои сети Мария-младшего, когда ей было уже тридцать семь лет. И замуж она не собиралась. В восемнадцать лет она уже выходила замуж, но только подчиняясь отцу, который умер вскоре после этого. Преция быстро завела несколько любовников, и ее муж развелся с ней. Это ее очень устраивало. Она стала вести образ жизни, который нравился ей больше всего. Она держала собственный салон и сделалась любовницей интересного аристократа, который приводил к ней своих друзей, приносил политические интриги на ее обеденное ложе и в постель. И таким образом давал ей возможность соединять политику со страстью — неотразимое сочетание для Преции.
Марий-младший был ее самым крупным уловом. Со временем он ей даже стал нравиться. Ее забавляло его юношеское позерство. Ее притягивала магия имени Гая Мария. И еще ей льстил тот факт, что молодой старший консул предпочитал ее своей матери Юлии и жене Муции. Так что она предоставила свой большой и со вкусом обставленный дом всем друзьям Мария-младшего, а свою кровать — небольшой, избранной группе политиков, которая являлась узким кругом друзей Мария-младшего. Когда Карбон (презираемый ею) уехал в Аримин, Преция сделалась главным советником своего любовника во всем и считала, что это она, а вовсе не Марий-младший правит Римом.