Фавориты Фортуны
Шрифт:
Вероятно, то коротенькое представление с делегацией Аврелии послужило причиной непреодолимого желания Суллы посмотреть пьесы, которые будут показывать во время ludi Appolinares. А может быть, к решению показаться в театре привел его тот факт, что один из предков Корнелия Суллы некогда основал Аполлоновы игры. И не исключено, что сыграла определенную роль настоятельная потребность увидеть актера Метробия. Тридцать лет! Неужели так много? Метробий был подростком, когда Сулла праздновал его тринадцатилетие с чувством горькой безысходности. После того как три года спустя Сулла стал сенатором, они очень мало встречались. И это была пытка.
Решение Суллы покончить
Но как он хотел Метробия! Впрочем, тому, наверное, уже не интересен уродливый старик. Это тоже побудило Суллу сходить посмотреть пьесы. Лучше выяснить это сейчас, чем потом, когда придет долгожданное время отставки. Лучше напитать свое ухудшающееся зрение видом любимого объекта, пока он еще в силах его видеть.
В спектаклях принимали участие несколько трупп, включая новую, которую возглавлял Метробий. Лет десять назад он перешел из трагедии в комедию. Его труппа будет играть в третий день ludi Appolinares, не раньше. Но Сулла находился там и в первый и во второй дни, посвященные мимам, и наслаждался безмерно.
С ним была Далматика, хотя она не имела права сидеть с мужчинами, как это разрешается в цирке. В театре установлена более строгая иерархия. В римском обществе не очень одобряли пьесы. Считалось, что женщины могут стать порочными, если будут сидеть рядом с мужчинами, лицезрея на сцене безнравственность и наготу. Первые два ряда сидений в полукруглой ярусной cavea предназначались для членов Сената. Следующие четырнадцать рядов — для всадников, владеющих общественной лошадью. Эту привилегию предоставил им Гай Гракх. А Сулла с огромным удовольствием отменил ее. Таким образом, всем всадникам, независимо от класса, приходилось теперь отстаивать свои места среди низших по положению. Здесь действовало право «кто пришел первым». Несколько женщин сидели на самом верхнем ряду cavea. Им было достаточно хорошо слышно, но плохо видно то, что могло их возбудить. В авторской комедии (где играл и Метробий) женщины не выступали и актеры надевали маски, но в мимах из Ателлы женские роли исполняли женщины, и никто не был в маске. Довольно часто все выходили вообще голые.
На третий день давали Плавта, и среди прочего самую любимую — «Хвастливый солдат». Главного героя играл Метробий — как глупо! Сулла мог видеть лишь гротескную маску с огромным нарисованным
Сулла не мог плакать. Не здесь, в самой середине первого ряда, на деревянном сиденье с мягкой подушкой. Но слезы неудержимо подступали, и ему приходилось сдерживать их силой. Лицо Метробия находилось далеко от него, отделенное от Суллы пустым полумесяцем орхестры, и диктатор не мог видеть глаз. Только два черных омута. Но что в них, на дне? Сулла даже не понимал, смотрит ли Метробий на него или выискивает взглядом какого-нибудь сегодняшнего любовника, сидящего в третьем ряду за спиной Суллы. С Суллой был Мамерк. Он повернулся к своему зятю и тихо сказал:
— Попроси, пожалуйста, актера, который играл хвастливого воина, подойти сюда. Мне кажется, я знал его, но не уверен. Во всяком случае, я хочу поздравить его лично.
Зрители расходились. Присутствующие женщины, если они были уважаемыми матронами, направлялись к своим мужьям. Куртизанки подхватывали партнеров. В сопровождении Хрисогона, избегаемые теми, кто узнавал его, Далматика и Корнелия Сулла присоединились к диктатору и Мамерку как раз в тот момент, когда Метробий, еще не снявший греческих доспехов, наконец предстал перед Суллой.
— Ты очень хорошо играл, актер, — молвил диктатор.
Метробий улыбнулся, демонстрируя прекрасные зубы:
— Я был рад увидеть тебя среди зрителей, Луций Корнелии.
— Ведь ты когда-то был моим клиентом, так, кажется?
— Да, действительно. Ты освободил меня от моих обязанностей, когда отправился на войну с Митридатом, — отозвался актер, спокойно глядя на Суллу.
— Я помню это. Ты предупреждал, что некий Цензорин попытается выдвинуть обвинение против меня. Как раз перед смертью моего сына. — Страшное лицо Суллы сморщилось, а потом с трудом приняло прежнее выражение. — Еще до моего консульства.
— Как удачно, что я смог тебя предупредить, — сказал Метробий.
— Мне повезло.
— Ты всегда был одним из любимцев Фортуны.
Театр почти опустел. Устав от бесконечных банальностей, Сулла резко повернулся к женщинам и Мамерку.
— Идите домой, — вдруг сказал он. — Я хочу немного поговорить со своим старым клиентом.
В последнее время Далматика плохо выглядела. Сейчас она стояла, как будто очарованная греческим комиком, и не отрывала глаз от его лица. Вдруг перед нею, заслонив собой Метробия, возник Хрисогон. Она вздрогнула от неожиданности, повернулась и последовала за парой германских гигантов-рабов, чьей обязанностью было расчищать дорогу для супруги диктатора, куда бы она ни пошла.
Сулла и Метробий, оставшись наедине, медленно двинулись вслед, сильно отстав от прочих. При обычных обстоятельствах к диктатору поспешили бы клиенты и просители, но, к счастью, в этот раз никто не подошел.
— Только пройдемся немного, — сказал Сулла. — Я больше ничего не прошу.
— Проси, чего хочешь, — ответил Метробий.
— Встань передо мной, Метробий, и посмотри, что сделали со мной время и болезнь. Положение не изменилось. Но если бы и изменилось, я уже бесполезен и для тебя, и для любого другого, кроме разве что этих бедных глупых женщин, которые продолжают жалеть меня. Не думаю, что это может быть любовь.