Фавориты Фортуны
Шрифт:
Далматика побледнела:
— Но это же полная чушь! О, Эмилия, как может Глабрион быть таким дураком? Ты знаешь, каковы мужчины! Если они не заслуживают обвинения в таком пороке, они могут повести себя, как сумасшедшие!
— Я не уверена, что обвинение незаслуженно, — возразила Эмилия Скавра, прикладывая к лицу холодное мокрое полотенце. Следы от пальцев отчима из пурпурно-красных сделались пурпурно-черными. — Я всегда думала, что в нем таится женщина.
— Дорогая моя девочка, я уже девять лет как замужем за Луцием Корнелием, — сказала
— Хорошо, хорошо, думай, как хочешь! Мне все равно, кто он! Я просто его ненавижу. Отвратительный зверь!
— Я попытаюсь, когда успокоюсь. Я обещаю.
— Избавь себя от проявления его неудовольствия, мама. Он не передумает, — сказала Эмилия Скавра. — Я только беспокоюсь о ребенке. Для меня имеет значение только ребенок.
Далматика с болью в сердце посмотрела на дочь.
— Я могу сказать о себе то же самое.
Холодное мокрое полотенце упало на колени Эмилии Скавры.
— Мама! Ты тоже беременна?
— Да. Я долго не знала, но теперь уверена.
— Что ты будешь делать? Он знает?
— Не знает. И я не сделаю ничего, что спровоцирует его желание развестись со мной.
— Ты ведь слышала историю Элии.
— Кто же не слышал?
— Мама, это все меняет! Я буду вести себя хорошо, я буду вести себя хорошо! У него не должно быть никакого повода для развода с тобой!
— Тогда мы должны надеяться, — устало сказала Далматика, — что он поступит с твоим мужем менее сурово, чем с тобой.
— Он еще и не так поступит.
— Необязательно, — возразила жена, которая знала своего мужа. — Ты просто первая попала под руку. Очень часто он удовлетворяется первой жертвой. К тому времени, как Глабрион узнает, в чем дело, он может успокоиться достаточно, чтобы быть милосердным.
Если Сулла и недостаточно успокоился для милосердия, то, по крайней мере, уже выпустил самый страшный гнев на Глабриона за его неосторожные слова. А Глабрион оказался достаточно проницателен, чтобы понять: открытый бунт сделает ситуацию еще более опасной.
— В этом нет необходимости, Луций Корнелий, — сказал он. — Если я оскорбил тебя, я приложу все усилия, чтобы ликвидировать причину этого оскорбления. Уверяю, я ни за что не подверг бы опасности положение моей жены.
— Твоя бывшая жена вне опасности, — сказал Сулла, грустно улыбаясь. — Эмилия Скавра — она-то является членом моей семьи! — в полной безопасности. Но она не может оставаться женой человека, который критикует ее отчима и распространяет о нем лживые сплетни.
Глабрион облизал губы:
— Язык мой опережает разум.
— Он частенько это делает, как я слышал. Конечно, это касается только тебя. Но в будущем тебе уже не придется в подобных случаях считать себя особенным, поскольку ты-де принадлежишь к моей семье. Распуская язык, ты будешь отвечать за это наравне с другими. Я не осудил ни одного сенатора после первого списка. Но меня ничто не остановит вернуться к былым временам. Я
Глабрион молча вышел. Он не рассказал никому из своих близких друзей об истинной причине внезапного развода. Не объяснил он и причин, почему вдруг срочно покидает Рим и едет в свои поместья. Его брак с Эмилией Скаврой не имел для него большого значения, если говорить о чувствах. Она удовлетворяла его, не более: высокое рождение, приданое, все, что положено. С годами между ними могли бы возникнуть чувства. Теперь же этого не случится. Время от времени в нем мелькало сожаление, когда он думал о ней, — большей частью потому, что его ребенок никогда не узнает своей матери.
Дальнейшее не помогло залечить брешь, возникшую между Суллой и Далматикой. Помпей пришел к диктатору на следующее утро, как ему и было велено.
— У меня есть для тебя подходящая жена, Магн, — сразу же объявил Сулла.
Помпей стал похож на спящего льва — он делался таким всегда, когда случалось нечто, о чем требовалось хорошенько подумать, прежде чем действовать или говорить. Поэтому он молчал, переваривая эту информацию со спокойным выражением лица. Что скрывалось за маской спокойствия, он не выдал. «Наверное, — подумал Сулла, пристально следя за ним, — сейчас он повернулся на другой бок под лучами какого-то метафорического солнца, облизываясь, чтобы удалить прилипший кусочек пищи со своих усов. Медлительный, но опасный. Да, лучше привязать его к семье, — это не Глабрион».
— Какой ты заботливый, диктатор! — наконец сказал Помпей. — И кто же это может быть?
— Моя падчерица, Эмилия Скавра, патрицианка. Из семьи, лучше которой ты не нашел бы, хоть век ищи. Приданое двести талантов. Доказала, что может рожать. Она беременна от Глабриона. Вчера они развелись. Я понимаю, что тебя немного не устраивает приобрести жену, которая уже ждет ребенка от другого мужчины, но зачатие было добродетельным. Она хорошая девочка.
То, что Помпея ошарашила эта новость, было очевидно. Он глупо засиял.
— Луций Корнелий, дорогой Луций Корнелий! Я в восторге!
— Хорошо, — кратко отреагировал Сулла.
— Можно мне увидеть ее? Не думаю, чтобы я когда-либо встречался с ней.
Слабая усмешка промелькнула на лице диктатора, когда он подумал о синяках на лице Эмилии Скавры. Он покачал головой:
— Пусть пройдут два-три рыночных интервала, Магн, а потом приходи, и я женю тебя на ней. Тем временем я прослежу, чтобы ее приданое, все до единого сестерция, было возвращено. Она будет здесь, со мной.