Фавориты у российского престола
Шрифт:
Император Павел вместе со своим семейством часто приезжал к Понятовскому в Мраморный дворец на обед, который отличался изысканностью благодаря метрдотелю Фремо. Понятовский ожидал его и на этот раз. Чтобы развлечь августейшую семью, Станислав-Август собирался устроить любительский спектакль и очень деятельно готовился к нему. Однако сбыться этому не было суждено. 2 февраля 1797 года бывшего польского короля Станислава-Августа внезапно поразил удар. Далее Адам Чарторыйский рассказывает: «Известие это быстро распространилось по городу, и мы с братом поспешили в Мраморный дворец. Доктор Беклер уже пустил кровь больному и призвал на помощь все свое искусство, но тщетно. Король лежал на одре смерти уже без сознания, окруженный и опечаленной, и растерянной свитой. Вскоре затем прибыл император со своим семейством. Известный Бачиарелли изобразил эту печальную сцену в прекрасной картине, отличающейся замечательным сходством изображенных на ней лиц. Король умер и был с большой пышностью похоронен в католической церкви доминиканцев в Петербурге». (Поясним: это существующая и теперь церковь Св. Екатерины на Невском проспекте.) Так окончилось земное пребывание одного из первых любовников великой княгини Екатерины Алексеевны, вся жизнь которого была связана
Но вернёмся в те времена, когда великая княгиня Екатерина Алексеевна оказалась в крайне неприятном положении, обвинённая в глазах императрицы Елизаветы Петровны в разных тяжких грехах.
Когда разразился скандал по поводу связи Екатерины с Понятовским, Елизавета Петровна так разгневалась и рассердилась на Екатерину, что великая княгиня ждала страшного её решения и готова была сама покинуть Россию. Но её непоколебимое желание взойти на трон и твёрдая воля не позволили ей это сделать, и она сумела уговорить Елизавету Петровну и смягчить её гнев против себя.
В этот тяжёлый час Екатерину постигло горе: умерла дочь Анна, рождённая от Станислава Понятовского; в Париже скончалась её мать, Иоганна-Елизавета, — и она осталась без всякой поддержки: враждебно настроенный муж, разгневанная императрица, а люди, которые могли бы её поддержать, сделать этого не в силах, потому что Бестужев в оковах, Понятовский уехал на родину, Захар Чернышёв не в Петербурге, а в Москве, а Сергей Салтыков в отъезде. Но, как говорится, чему быть, того не миновать: неожиданно явилась поддержка в лице блестящего красавца-офицера Григория Григорьевича Орлова (1734–1783).
Дело в том, что весной 1759 года в Петербург, сопровождаемый двумя офицерами, одним из которых был Григорий Орлов, прибыл попавший в плен в битве при Цорндорфе флигель-адъютант Фридриха II — граф Шверин.
Григорий Орлов, исполин и красавец, окончил шляхетский кадетский корпус, основанный императрицей Елизаветой Петровной, начал свою военную карьеру на полях сражений в Семилетнюю войну и был ранен в битве при Цорндорфе. Прибыв с графом Шверином в Санкт-Петербург, он поступил в артиллерию и скоро стал центром офицеров, считавших императора Петра III фигурой, не достойной российского престола, а императрицу Екатерину II, умную, образованную, намного превосходившую своего неумного, невежественного и невоспитанного супруга, подходящей кандидатурой на русский трон. Знакомство Григория Орлова с Екатериной Алексеевной явилось зародышем заговора по устранению Петра III и возведению на престол императрицы Екатерины II. Григорий Орлов взял в свои руки все нити заговора и подготовки переворота, употребив своё влияние среди гвардейских офицеров, таких как Рославлев, Ласунский, Пассек, Бредихин и его родные братья — Алексей и Фёдор Орловы. Впоследствии среди этих офицеров называли и Григория Потёмкина Под руководством офицеров и братьев Орловых, особенно Григория Орлова, солдаты были соответствующим образом подготовлены к принесению присяги Екатерине II. Первенствующая роль братьев Орловых в проведении переворота была очевидна, однако кроме них в заговоре приняли участие: Екатерина Романовна Дашкова, которая сама пришла к Екатерине, предложила ей свои услуги и потому всегда считала себя главной заговорщицей; Никита Иванович Панин, воспитатель великого князя Павла Петровича, уверенный, правда, в том, что Екатерина ограничится только ролью регентши при малолетнем сыне императоре Павле Петровиче; граф Кирилл Разумовский, с которым и Григорий Орлов, и Екатерина Дашкова были в весьма доверительных отношениях, и многие, многие другие, что подтверждается огромным списком лиц, награждённых Екатериной II. После переворота, совершившегося 28 июня (по ст. ст.) 1762 года, многие — не только братья Орловы, но и Дашкова, и Н. И. Панин — считали себя главными руководителями переворота. Однако у самой Екатерины было другое мнение. В письме к Понятовскому она написала: «Всё делалось, признаюсь, под моим особенным руководством». И всё же она, взойдя на желанный трон, щедрой рукой наградила всех участвовавших в деле возведения её на российский престол. А особенно Григория Орлова, с которым вступила в любовную связь еще в процессе подготовки переворота. Первой об этой связи догадалась Екатерина Дашкова. Об этом она так написала в своих Записках: «Возвращаясь от голштинской принцессы, родственницы императрицы, с просьбой дозволить ей видеть государыню, я чрезвычайно изумилась, заметив Григория Орлова, растянувшегося во весь рост на диване (кажется, он ушиб себе ногу) в одной из царских комнат. Перед ним лежал огромный пакет бумаг, который он собирался распечатать; я заметила, что это были государственные акты, сообщенные из верховного совета, мне приводилось их часто видеть у моего дяди в царствование Елизаветы. „Что такое с вами?“ — спросила я его с улыбкой. „Да вот императрица приказала распечатать это“, — отвечал он. „Невозможно, — сказала я, — нельзя раскрывать их до тех пор, пока она не назначит лиц, официально уполномоченных для этого дела, и я уверена, что ни вы, ни я не можем иметь притязания на это право“… Проходя к императрице через ту комнату, где Григорий Орлов лежал на софе, я нечаянно заметила стол, накрытый на три прибора. Обед был подан, и Екатерина пригласила меня обедать вместе. Войдя в залу, я с крайним неудовольствием увидела, что стол был подвинут к тому месту, где лежал Орлов. На моем лице отразилось неприятное чувство, что не укрылось от Екатерины. „Что с вами?“ — спросила она. „Ничего, — отвечала я, — кроме пятнадцати бессонных ночей и необыкновенной усталости“. Тогда она посадила меня рядом с собой, как будто в укор Орлову, который изъявил желание оставить военную службу. „Подумайте, как это было бы неблагодарно с моей стороны, если бы я позволила ему выйти в отставку“. Я, конечно, была не совсем согласна с ее мнением и прямо заметила, что она как государыня имеет много других средств выразить свою признательность, не стесняя ничьих желаний.
С этого времени я в первый раз убедилась, что между ними была связь. Это предположение давно тяготило и оскорбляло мою душу».
Григорий Орлов остался во дворце при императрице как фаворит. Он был возведён в графское достоинство, назначен генерал-адъютантом Её Императорского
В силу своей необразованности, Григорий Орлов не мог быть государственным деятелем в подлинном смысле этого слова, да и не хотел учиться, чтобы стать таковым. Однако он от природы был достаточно прозорлив и умён, чтобы понимать происходящие политические события и иметь своё отношение к ним. А потому мог быть полезным советником императрицы, которой необходимо было познакомиться с возможной точкой зрения, не совпадающей с её видением. В первые годы царствования Екатерины II Орлов, «настоящий орёл», как о нём отзывалась императрица, поддерживал все её начинания, особенно те, где речь шла об улучшении быта крестьян, об экономном ведении крестьянского (да и помещичьего) хозяйства. Имея доброе сердце, он живо откликался на патриотическое, а затем экономическое движение и поддерживал начинания Норова и Болотова в учреждении Вольного экономического общества как бы от имени Екатерины II. Первое время он финансировал это общество и председательствовал на его собраниях. 15 мая 1765 года Орлов был избран первым президентом Вольного экономического общества. На одном из заседаний Общества, имевшего свои журналы, учреждённые Норовым и особенно Болотовым, Григорий Григорьевич предложил решить вопрос, для того времени весьма прогрессивный и, можно сказать, даже революционный: «Полезно ли даровать собственность крестьянам?»
В 1767 году граф Орлов был избран дворянским депутатом от Копорского уезда Петербургской губернии в Уложенную комиссию, и ему было поручено командование взводом кавалергардов во время церемониального въезда императрицы Екатерины II в Кремль на открытие работы Уложенной комиссии.
Участвуя в комиссии по подготовке к Русско-турецкой войне в 1767 году, Григорий Орлов выдвинул весьма ценное предложение: начать на Балканах действия по освобождению греков, особенно христиан, от турецкою ига. Этуидею пытался воплотить в жизнь его брат Алексей Орлов, в то время лечившийся в Италии и испросивший у императрицы позволения на руководство восстанием. Ему удалось поднять Морею, но он не смог предоставить повстанцам прочного боевого устройства, а потому с задачей не справился.
В конце августа 1771 года в Москве разразилась эпидемия чумы. Генерал-губернатором, главнокомандующим Москвы в то время был Пётр Семёнович Салтыков (1698–1772). Сотни москвичей погибали от чумы каждый день. В страхе перед заражением помещики, богатые купцы, чиновники покидали город, бросив свои дома и крепостных людей. В сентябре, спасая свою семью, не дожидаясь разрешения императрицы, Салтыков выехал в своё подмосковное имение Марфино. В его отсутствие 16 сентября в Москве вспыхнул Чумной бунт, во время которого бунтовщиками был убит московский архиепископ Амвросий, пытавшийся не допустить распространения чумы через целование иконы Божией Матери и через деньги, пожертвованные иконе. В этот день московский губернатор ПД. Еропкин, применив самые жёсткие меры воздействия, расстрелял из ружей, а затем и из пушек картечью толпы мятежников и, рассеяв остальных, восстановил некоторый порядок в Москве. Но и сам пострадал в этой битве: он был серьёзно ранен шестом и камнем, в двух местах. От ранений у него началась лихорадка, и он был вынужден слечь в постель. Однако он успел сообщить Салтыкову о бунте, и уже в 9 часов утра следующего дня генерал-губернатор вернулся в Москву, вызвал обер-полицмейстера Бахметева и велел ему идти с полком на Красную площадь, потому что и в этот день, 17 сентября, уже на рассвете, толпы мятежников стали ломиться в Кремль, требуя, чтобы им были выданы бунтовщики, захваченные накануне властями, чтобы были снова открыты опечатанные бани, чтобы были уничтожены карантины, а лекарей чтоб к их должности не допускали.
Чтобы прекратить бунт, Бахметев выстроил на Красной площади свой полк и сказал бунтовщикам: «Советую вам расходиться по домам, в противном случае все побиты будете». Через минуту площадь опустела, и бунт закончился.
Пока известие дошло до Петербурга, только 21 сентября 1771 года императрица издала манифест об отправлении в Москву графа Григория Орлова для подавления Чумного бунта «по довольно известной его ревности, усердию и верности к нам и отечеству». Генерал-фельдмаршал граф Пётр Семёнович Салтыков был снят с должности главнокомандующего Москвы, и на его место был назначен граф Орлов.
«Орлов по природе своей не мог удовлетвориться тем значением, какое он имел при дворе, не мог удовлетворяться ни административною деятельностью как генерал-фельдцейхмейстер, ни деятельностью как член Совета, его тянуло на место войны, где одерживались блистательные победы, где родной брат его жег турецкий флот. Удалиться надолго, на все время войны не было возможности, но он не переставал мечтать о роли начальника отдельного предприятия, которое быстро могло бы положить конец войне; теперь же, когда Москва и вся Россия потребовала энергического действия для спасения их от страшного бича, Орлов не хотел упустить случая оказать великую услугу, приобрести громкую известность» (СМ Соловьев). В беседе с английским посланником лордом Каткартом, который уговаривал Орлова отказаться от поездки в Москву, где бушует чума, Орлов сказал; «Все равно, чума или не чума, во всяком случае я завтра выезжаю, я давно уже с нетерпением ждал случая оказать значительную услугу императрице и отечеству; эти случаи редко выпадают на долю частных лиц и никогда не обходятся без риска; надеюсь, что в настоящую минуту я нашел такой случай, и никакая опасность не заставит меня от него отказаться».
Через пять дней, 26 сентября, несмотря на осенние дожди и дорожную грязь, Орлов, наделённый чрезвычайными полномочиями, выехал в Москву, а 28 сентября он уже присутствовал на первом собранном им заседании Сената. На этом заседании были учреждены предохранительная и исполнительная комиссии, увеличено количество карантинов и больниц, приняты меры к обеспечению Москвы продовольствием 30 сентября Орлов поставил в Сенате вопрос о необходимости снабдить мастеровых и ремесленников пропитанием. Чтобы дать пропитание мастеровым и ремесленникам, Сенат принял решение о покупке казной их изделий. Остальные люди, не имевшие работы, были направлены на расширение рвов вокруг Москвы и на другие чёрные работы. Больные стали получать деньги и бесплатное питание и одежду. По предложению Орлова, Сенат постановил доставить в Москву уксус в таком количестве, которое способно оградить от заразы всех жителей города.