Федька Сыч теряет кличку
Шрифт:
Следователь вышел, а Селиван Епифанович обратился к Сычу.
– Сейчас, Федя, мы поедем к Зубову…
– Почему к Зубову? Он же не воровал! Это Петро…
Селиван Епифанович ласково, но твердо прервал Сыча:
– Ты, Федя, многого не знаешь. Твой «старик Зубов» у них главарь. Все на него работают. И ты воровал для Зубова… Но не в этом дело… Ты поедешь с нами. Покажешь, где Сенька живет, вход в подземелье. Согласен?
– Да… – тихо ответил Сыч.
– А может быть, ты не хочешь? Боишься?
– Я поеду, – твердо ответил
И вот три милицейских машины стремительно понеслись к старому городу.
Сенька спал, видно, после очередной пьянки. Лицо его было опухшим, волосы всклокочены. Увидев милицию, он никак не мог попасть в рукава рубахи. И хотя никто ни слова еще не сказал Сеньке, он беспрерывно шевелил посиневшими губами.
– Я не виноват… Это ошибка… Я не виноват…
Когда в машине Сыч хмуро, исподлобья глянул на испитое бледное лицо Сеньки, тот украдкой прижал палец к губам, сделал свирепые глаза, что должно было означать: «Молчи, не выдавай, не то худо тебе придется». Сыч усмехнулся. «Ага, боишься. Теперь за все получишь!»
Машина вынеслась на Овражную улицу к дому Зубова. Еще издали Сыч заметил людей у ворот и две милицейских машины. «Накрыли старика и Петра, – подумал Сыч. – Отворовались». Едва Селиван Епифанович и Сыч вылезли из машины, подбежал лейтенант.
– Неприятность, товарищ начальник. Зубов перед нашим носом куда-то скрылся. Шмыгнул в огород – и как сквозь землю провалился…
Селиван Епифанович нахмурился.
– Прочешите пустырь. Он далеко не ушел.
Во дворе Зубовых у сарайчика выла тетка Авдотья. Рядом стояла Матрена с перекошенным от злобы лицом, увидев Сыча с начальником милиции, ринулась к нему.
– Так это ты, гаденыш, продал нас?! – завизжала она. – Ты продал? Отблагодарил, значит, доброго человека, который приютил тебя, заморыша?..
И если бы не Селиван Епифанович, Сыч не досчитался бы многих волос на голове. Матрена кричала, ругалась, но Сыч больше не обращал на нее внимания. По улице от его дома к машине провели Петра. Он, как всегда, был мрачный, но только бледный, как известь.
Смотрит Сыч, а в сердце ни жалости, ни капли раскаяния. Пусть все они: и Зубовы, и Сенька, и Матрена с Петром считают его предателем. Пусть, что хотят, то и думают. Сыч знает одно: он сделал правильно. Он ни о чем не жалеет и, если накажут, не боится. Но по-прежнему жить Сыч не хочет. Назад дороги нет.
– Селиван Епифанович!.. А старик Зубов, наверное, в подвал церквушки забрался… Еще убежит, там другой выход есть.
– Другой выход? Так чего же ты молчал?! – воскликнул укоризненно Селиван Епифанович. – Быстрей туда.
Сыч, Селиван Епифанович и два милиционера почти бегом направились к церквушке.
На пустыре тихо и безлюдно. В траве стрекочут кузнечики, в небе, словно пружинка, звенит жаворонок. Удушливо пахнет полынью.
Сыч привычно вошел в церквушку. На плите, закрывающей люк, мусора не было.
– Он тут, –
Селиван Епифанович и милиционеры осмотрели плиту.
– Да, – задумчиво сказал один из милиционеров, – ногти пообломаешь, пока поднимешь эту плиточку!
Сыч нашел металлический стержень, всунул его в отверстие между плитой и полом, крепко нажал. Люк не открывался. Сыч заторопился. Он еще и еще раз пробовал приподнять крышку, но все безрезультатно.
– Ну-ка дай я, Федя, – Селиван Епифанович протянул руку. – У меня силы, пожалуй, побольше. Но Сыч отбросил стержень в сторону.
– Ничего не выйдет. Крышка закрыта изнутри. Надо к выходу…
Пока Селиван Епифанович отдавал приказание милиционерам, Сыч уже несся к оврагу, в который выходил тоннель из подземелья. Он быстро скатился по крутому обрыву. И только раздвинул заросли полыни, неожиданно увидел старика Зубова и Жмыря. Они настороженно сидели как раз у выхода. Сыч появился так стремительно и внезапно, что и старик, и Жмырь застыли на месте. В их лицах было столько ужаса, что Сыч отшатнулся. Он открыл рот, чтобы позвать Селивана Епифановича, но тут раздался хриплый, дрожащий голос Зубова.
– Ах, это ты, Хведор. Ты откуда? Видел милицию? Еще не уехали?
Его губы мелко тряслись, глаза, пока он говорил, так и бегали из стороны в сторону. Сыч молчал. Ему вдруг стало страшно: а что, если Зубов сейчас бросится на него и задушит? Сыч непроизвольно сделал несколько шагов назад, оглянулся, в какую сторону бежать.
Зубов понял этот маневр и уже свирепо прохрипел:
– А ну, постой! Отвечай: где милиция?
Но Сыч стоял, не в силах вымолвить слова. Тогда Зубов сказал Жмырю:
– Тащи его сюда.
Жмырь медленно поднялся и пошел к Сычу.
– Айда, Сыч, а то худо будет.
Жмырь протянул руку, чтобы схватить Сыча, но тот крепко ударил его в подбородок.
– Ты что?
– Не лезь, – твердо ответил Сыч. – И вы отстаньте от меня, – взглянул он на старика. – Это я привел милицию.
Подбежал растерянный Генка. Он хотел что-то сказать, но, услыхав слова Сыча, так и остался стоять с раскрытым ртом.
– Ты?! Ты привел милицию?.. – прошипел Зубов.
– Я.
Генка взвизгнул и судорожно взмахнул рукой возле лица Сыча.
– Получай!
Щеку Сыча словно обожгло. Он так и не понял, что произошло. Но когда увидел струйки крови, стекавшие на пиджак, ойкнул, прикрыв лицо руками.
А Генка кричал:
– Тятька, они сюда идут, убегайте! Скорей!
Зубов вскочил на ноги, растерянно кинулся туда, сюда.
– Да убегайте же, – крикнул еще раз Генка и помчался вдоль оврага, Жмырь за ним.
Только сейчас Зубов опомнился. Он скользнул глазами по Сычу и рванулся в ту сторону, где скрылись Генка и Жмырь. Но было поздно. Навстречу бежал лейтенант с двумя милиционерами. Зубов круто повернул назад и чуть не наскочил на Селивана Епифановича.