Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Шрифт:
Есть у Елены и свой летописный двор. Переписчики книг составляют для неё летописный свод Великого княжества Тверского, отданного в удел мужу. От него к Елене Волошанке перешёл титул Великой княгини – скорее, номинальный, чем реальный, о чём больше напоминает золотая монета с изображением Ивана Молодого, рубящего хвост змею. Это аллегория. Змей – дядя мужа, изменник Великий князь Тверской Михаил, бежавший от гнева свёкра, Иоанна Васильевича, в Литву. Монетой любит играть наследник – маленький княжич Дмитрий.
Сам Бог велел Курицыну бывать здесь. С Еленой Волошанкой, матерью нового воспитанника, его объединял общий интерес –
Яблоко от яблони недалеко падает. Как и вольнодумец дядя её, не верила Елена Волошанка в близкий конец света. Знала, загорится яркой звездой судьба её кровиночки, Дмитрия. Не стал отец наследником, сгубила болезнь лихая, а больше зависть людская, так сын станет. Как похож он на Ивана Молодого. Такой же красавец. Не заносчив, скромен, нрава тихого, и спокойного. И, что больше всего радует: к ней, матери своей, особенное участие проявляет. Сверстники его, дети царевны Софьи, те – сорванцы, весь день по двору гоняют. То кошку за хвост подвесят, то в птиц каменьями бросят. Так и норовят больше шума да переполоха сотворить. Дмитрий же засядет с книгой у окна – Псалтырь с картинками разглядывает. А застанет мать за вышиванием, так усядется рядом, смотрит, да таким взглядом… как будто вслед за иглой с нитями вглубь узоров проникает. Рассказывает ему Елена об отце своём Стефане Великом. О победах над турками и поляками. О помощи, которую батюшка афонским монастырям оказывает: молятся за здоровье его монахи и Ватопеда, и Зографа.
Но вот беда, и батюшка, как муж её, занемог болезнью ног. Встревожена Елена, письма в Молдавию с гонцами посылает, о здравии справляется. А как узнала, что стало отцу хуже, решила для монахов афонских знамя-хоругвь вышить с просьбой о молитве. На знамени том Георгия Победоносца изобразила. Сидит на троне с мечом в руках. Ногами поверженного змея попирает. К Святому Георгию надпись ведёт: «Прими от нас и эту мольбу смиренного раба твоего, господина Стефана воеводы, Божьей милостью господаря Земли Молдавской, сохрани его невредимым в этот век».
И что же? Целый год красу эту вышивала, ещё не окончила, а батюшка уже в письме отписал: «Стало лучше мне, дочь моя, спасибо за молитвы твои».
Заглянул как-то свёкор в светлицу, подивился на работу её.
– А мне так сможешь угодить?
– Почему же нет, Иоанн Васильевич? – отвечала Елена. – При первой оказии, что предоставит мне Бог.
– А как Курицын внука моего научает?
– Довольна я дьяком твоим. После рассказов Фёдора Васильевича Дмитрий на бумаге Московское княжество изобразил.
– Поди ты? – подивился государь. – И Можайск там есть?
– И Можайск, и Новгород Великий, и Киев-град – мать городов русских.
Тут уж, нашто Иоанн Васильевич суров, не выдержал, слезу уронил, поцеловал Елену
– Князь Ольгерд, твой пращур, говорил: «Вся Русь должна принадлежать Литве». А внук мой, Дмитрий, уже Киев в границы княжества моего определил. Сие есть Провидение Господне! Теперь верю – все русские города соберём воедино. Если не при мне, так при внуках моих!
Дело десятое. Польско-литовское сватовство
В то время как русские послы Траханиот и Кулешин завершали свою миссию в Германии и готовились покинуть её пределы, от ворот герцогского замка в Ландсхуте отправлялся гонец герцога Георга Богатого с письмом к тестю, королю Казимиру. Загнав шесть лошадей и обменяв их на новых рысаков, уже через десять дней въезжал он в Краков, столицу Польского королевства.
Казимир не верил глазам своим: его недруг Иоанн Московский и король Максимилиан заключили союз против Польши! Злая весть застала врасплох, страхом сковала ум, ослабила волю. И по отдельности не под силу Казимиру тягаться с каждым из грозных соседей. А что теперь будет, если они объединились против него? На беду ещё турки с юга поджимают, вздохнуть не дают. Где допустил ошибку, что сделал не так, что будет с его королевством, с его жизнью, с будущим его детей?
Неужели конец всему? Так скорей бы конец света, о котором все уши прожужжал сын его младший Фредерик!
Ухватился за голову старый король, растрепал седые редкие волосы. Стал на колени, молится всем святым и Пресвятой Богородице: «Матка Боска! Спаси, помоги, помилуй!» Но поможет ли Богородица? Может, к старым литовским богам обратиться, Перкунасу и Велиясу? Не отец ли его, Великий князь Ягайло, виноват тем, что предал старых богов?
Предок Иоанна Великий князь Московский Дмитрий Донской предлагал отцу в жены дочь свою Анастасию, польские князья сватали юную королеву Ядвигу. А выбирать пришлось не жену, а веру. Латинскую или греческую?
Сохранил летописный свод слова того договора, узакониться которому, судьба не была уготовлена. Там вот что сказано было:
«… жениться ему, великому князю Ягайлу, у великого князя Дмитрия Ивановича на дочери, а великому князю Дмитрию Ивановичу, дочь свою за него дать, а ему, великому князю Ягайлу, быть в их воле и креститься в греческую веру и крестьянство своё объявить во все люди».
Выбрал отец Ядвигу, а с нею веру латинскую. Может в этом и есть разгадка всех бед? Разве не знал он, что все князья русские в литовских землях веру греческую исповедуют? Потому и тянутся они к Москве, что с ней одной веры. А ведь когда-то были боги наши близки. Даже на слух звучит похоже: русский Перун и литовский Перкунас, русский Велес и литовский Велияс.
Решил Казимир сердце разбитое успокоить, попытаться найти оправдание себе и отцу своему, Ягайле, крещённому в Кракове под именем Владислава Второго. Взял в руки «Историю Польши» Яна Длугоша, и стал искать там примеры литовской доблести.
И нашёл Казимир то, что искал, и внимал с интересом рассказам Длугоша. И много было в тех рассказах того, о чём в детстве поведал ему отец. Но и тот, и другой, и историк и воин, начинали рассказ о Литве со времени Великого князя Миндовга, отстоящего от его, Казимира времени, на двести пятьдесят лет. Ведь до Ягайлы не имел литовский народ своей письменности, потому не явил никто просвещённому миру ни одной хроники о древней литовской земле.