Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
— Да! Очень хорошо! Отлично! Но надо еще придумать, кем же она хотела быть, когда была девочкой.
Алиса огляделась: квартира Тома была небольшой, но в образцовом порядке. В углу вился плющ, в другом стоял фикус, но оба растения явно чувствовали себя не лучшим образом. В прихожей, рядом с несколькими парами мужских ботинок, стояли туфли на каблуках. Значит, в жизни этого мужчины была женщина.
— Вы женаты? — спросила она.
Том вздохнул:
— Нет. То есть мы расстались.
— Но ее туфли еще здесь?
— Мы расстались недавно.
— А дети у вас есть?
— Да… Дочь. Но она с нами не живет. Она работает. Ладно, вернемся к Натали, как будет развиваться ее история?
— Натали… Так вот, когда она была маленькой, отец, которого она обожала, повез ее во Флоренцию
— Это… Это очень хорошо! Правда, очень хорошо! Но кое-каких деталей не хватает… Во-первых, что будет с ее болезнью9 Натали не может умереть в конце, иначе это вовсе не feel good book.
— Верно. Она выздоровеет. Врачи скажут, что это чудо, но дело в том, что она «превзойдет себя» и «отпустит ситуацию», пройдя пешком три с лишним тысячи километров по дорогам Франции. Благодаря этому усилию изменится ее метаболизм. И потом, в глубине души она поймет, в чем была ее истинная болезнь: в том, что она смирилась с жизнью, которую не выбирала!
— Хорошо, хорошо! Очень хорошо… Только не надо слова «метаболизм». Еще одно: молодой художник… Он какой-то невыразительный… Надо что-нибудь добавить.
— Его гнетет тяжелая тайна, — сказала Алиса, — над ним надругались священники, когда он был ребенком, и…
— Нет… Feel good book! Никаких изнасилований!
— Ах да! Прошу прощения! У него другая тайна: он отпрыск большой и богатейшей семьи тосканской знати. По семейной традиции ему полагалось стать трейдером в Лондоне, но он отвернулся от этих ложных ценностей. В конце он получит письмо от нотариуса с сообщением, что его семья погибла при пожаре в фамильном замке и он наследует все состояние. Тогда на эти деньги он решит реставрировать полотна забытого художника и устроит большую выставку в Лувре, которая будет иметь огромный успех.
— Не знаю, не хватила ли ты через край… Многое, боюсь, преувеличено… Но вообще-то… Как задумка звучит неплохо…
— Еще советы будут, перед тем как я начну?
— Работай каждый день, старайся писать от десяти до двадцати тысяч знаков минимум. Не оставляй в стороне ни одного из персонажей, в рассказе не должно быть сухих веток, например, если ты упоминаешь мужа Натали, архитектора, он должен появиться в какой-то момент… Это система pay in / pay out, основа основ.
— Еще что-нибудь?
— Посылай мне страницы каждый вечер, а встречаться будем через два дня на третий.
Алиса покинула квартиру Тома. Ей казалось, будто кусок расплавленного фосфора жег в животе, и этот ожог был необычайным, незнакомым ощущением. Она сама не знала, как со спящей Агатой в переноске дошла до остановки автобуса. У нее было чувство, будто «Feel Good» пишется сам собой на ее глазах. Целые фразы словно всплывали из небытия в ее голове. Боясь забыть их, она повторяла вслух:
— «Когда Натали вышла из дома, над Нейи сгущались сумерки. Муж предостерегал ее: „Тебе надо сидеть дома, одна ты не справишься, у тебя не хватит сил, и не забывай, что ты больна“. Натали стиснула зубы, он не знал, до какой степени она полна решимости».
— «Она проснулась на рассвете. Эмиль, старый крестьянин с выдубленным солнцем лицом, и его жена Ивонна, маленькая женщина, энергичная и улыбчивая, ждали ее в скромной столовой, где восхитительно пахло свежеиспеченным хлебом».
По дороге вырисовывались подробности истории: муж Натали был подлецом, мужская подлость занимает едва ли не первое место в большой библиотеке стереотипов. Молодого итальянца, любителя искусства, можно назвать Энцо, нет, слишком итальянисто, Франческо? Андреа? Лука? Марко,
Вернувшись домой, Алиса сразу открыла ноутбук. Том уже прислал ей то, что она написала утром. Она сохранила все в своих документах под названием «Feel Good» и создала новый файл, который озаглавила: «Feel Good: заметки и идеи». В этом документе она написала: «В конце Натали простит свою свекровь — необходимость прощения». Затем Алиса записала все, что пришло ей в голову, пока она ехала в автобусе. Материала было уже немало: сцена, когда Натали узнает, что больна, сцена, когда свекровь дает Натали понять, что она сама виновата в своей болезни, еще одна сцена: Натали плачет, потому что ее муж даже не приехал из Штутгарта, где у него большой проект торгового центра («Послушай, мое присутствие тебя не исцелит… Я буду в выходные»). Алиса погуглила самые живописные деревни Франции, красивые церкви, художников итальянского Возрождения, лексикон живописи (особенно в том, что касалось красок: красный амарант, желтый шафран, зеленый изумруд, все оттенки белого).
Она проработала час, когда проснулась Агата. Алиса хотела покормить ее, но малютка всего лишь требовала внимания. Потом, когда пришел из школы Ахилл, она спросила его, готов ли он присмотреть за ребенком часок-другой, потому что ей «надо закончить работу».
— Что за работа? — спросил Ахилл.
— Я пишу… пишу роман, — призналась Алиса.
— Вау! — восхитился Ахилл.
Алиса еще поработала, дело продвигалось неплохо. Она приготовила ужин, накрыла на стол, убрала со стола, уложила Агату, потом Ахилла и еще поработала. Получилось пять тысяч знаков, потом шесть тысяч, потом восемь, и наконец она добралась до десяти тысяч знаков — такую цель Алиса поставила себе на сегодняшний день. Перечитывать она не стала. Перечитает завтра. Она легла, но мозг по инерции продолжал придумывать фразы, сцены и диалоги. Сон долго не шел, а когда она все же уснула, ей снилось, что она пишет, еще и еще, со скоростью ярмарочной тележки, катящей по рельсам. Назавтра, когда Ахилл ушел в школу, а Агата уютно лежала, обложенная подушками, и играла с кусочками картона, Алиса наконец перечитала написанное.
И это было как ледяной душ. Она прочла скверный текст, невнятный, смешной и бездушный. Даже для feel good, даже для коммерческого проекта это никуда не годилось. Ее захлестнула бесконечная печаль. Настоящая волна горького разочарования, от которой даже затошнило. Алиса едва не разбила компьютер о стену, на нее вообще накатило безумное желание разнести все квартире: переколотить посуду, сорвать занавески, разодрать подушки, вышибить двери, раздолбать ногами холодильник и плиту, перебить кафельную плитку, расколошматить все голыми руками: половицы, плинтусы, дверные ручки, лампы, столы, стулья, всю действительность разнести в щепки, выйти на улицу и поджигать машины, автобусы, полицейские комиссариаты, банки, гипермаркеты, весь этот мир, которому не нужны ни она, ни Ахилл, ни Агата, зубами сгрызть этот мир, равнодушно взиравший на их крушение. Она встала, в ванной ополоснула лицо холодной водой и, увидев свое отражение в зеркале, сказала: «Жалкая дура, ты ничего не умеешь, ты ничтожество, ты бездарность, ты никому не нужна!» Сказав это вслух, Алиса приняла решение написать Тому Петерману и сообщить, что писать роман она прекращает, что она думала, будто сумеет, но ничего не вышло, она ни на что неспособна, и ей остается только одно: сдохнуть, забившись в угол, подальше от глаз, как больное животное. Она вернулась в гостиную, села за компьютер и машинально еще раз перечитала написанное. Это все так же никуда не годилось.