Feel Good. Книга для хорошего самочувствия

Гунциг Томас

— Идиотки! — буркнула себе под нос Алиса. Ей так хотелось одну из этих жизней, деланых, фальшивых, но без проблем. Эти рекламы унижали ее, действительно унижали, ее достало видеть всех этих людей, у которых все хорошо. Эти рекламы указывали ей на ее неудавшуюся жизнь. «Быть бедной в мире богатых, — подумала она, — еще хуже, чем быть бедной в мире бедных».

Она увидела вывеску магазина аксессуаров для младенцев, зашла и сказала продавщице:

— Мне нужны колеса, вообще достало, слишком тяжело!

Продавщица показала ей складную систему с тремя колесами.

— Вот эта модель очень удобная, легкая и складывается без проблем.

—

Сколько стоит?

— Двести двадцать пять евро… Но нужны еще адаптеры, у нас остались на складе, пятьдесят евро.

275 евро.

Алиса расплатилась и, расплачиваясь, подумала, что это все равно что отрезать себе палец. У нее не осталось ни евро до конца месяца. Сначала она не поняла, почему это сделала, а потом решила, что причиной была встреча с Севериной. Она хотела хоть недолго пожить как человек, для которого деньги не имеют значения, и просто купить то, что нужно, не задаваясь вопросами.

Купить, не задаваясь вопросами, — это было чудесное ощущение, но теперь, задним числом, она стала противна себе до тошноты! Что и говорить, она поступила совершенно безрассудно! «Дура, дура!» — ругала она себя и жалела Ахилла, которому досталась такая плохая мать, а еще больше малышку Агату, которую похитила такая плохая женщина.

С помощью адаптера за 50 евро она зафиксировала переноску на трех колесах за 225 евро. Покатила ее перед собой, было и правда очень удобно, истинное удовольствие, больше никакой тяжести, и вдобавок она могла смотреть на Агату и отвечать улыбками на ее улыбки. Боже мой, вот и еще доказательство тому, что в этом мире комфортнее жить с деньгами, чем без денег.

Она шла, смотрела на улыбающуюся Агату, катила перед собой колеса за 275 евро и чувствовала, что успокаивается, в груди разливалось приятное тепло, следующее за вспышкой гнева, ей было по-прежнему грустно, но это была спокойная грусть, и, успокоившись, она решила, что встреча с Севериной и вправду пошла ей на пользу. Было хорошей идеей предложить ей увидеться, Алиса чувствовала, что это стало решающим этапом в написании ее романа. На этот раз она знала, чего ей не хватило, чего именно не хватило, чтобы все получилось, чтобы от текста не исходило того ощущения дохлой рыбы, которое она испытала, перечитывая его. И пока она шла, в голове рождалось множество идей, Бог весть откуда взявшихся, идеи приходили сотнями, тысячами, и это приятно щекотало нервы. Так приятно, что не хотелось держать это ощущение в себе, так приятно, что этим надо было поделиться, так приятно, что ей показалось, будто в ней просыпается что-то, спавшее внутри с незапамятных времен, что-то теплое, маслянистое, сладкое, насущное, хмельное и самую чуточку мучительное, в свою очередь пробудившее желание секса. «Как здорово устроен ум человеческий, — подумала она. — Когда он открывается творчеству, в теле разыгрывается аппетит».

Ей хотелось поделиться мыслями и хотелось заняться любовью, и тут она подумала о Томе. Она обнаружила, что находится совсем недалеко от его дома: минут десять пешком.

Она отправилась в путь, но вдруг остановилась: «Я не могу этого сделать! Я решила похитить ребенка и похитила ребенка. Я решила написать роман и пишу роман, я решила увидеться с подругой детства, чтобы использовать ее, я увиделась с ней и использовала ее по полной, а теперь еще я решила заняться с мужчиной любовью и иду к нему, не раздумывая. Я никогда не думаю о других, делаю, что в голову взбредет, я мерзкая эгоистка, может быть, поэтому я и бедна, это, наверно, что-то вроде кармической кары».

Алиса

повернула назад, решив сесть в метро, вернуться домой и поработать. Со всеми идеями, что пришли ей в голову, роман пойдет сам, ей остается только занести все на бумагу и привести в порядок. Алиса шла бодрым шагом к метро, но вдруг снова замешкалась. «Но я же понятия не имею, как писать романы, у меня нет никакого опыта, наверно, все-таки надо пойти к Тому, прежде чем начинать, пусть увидит, что я работаю, и его это успокоит, если я иду к нему, это для нашего плана, для работы, а не просто для себя».

И она опять остановилась.

И опять повернула назад.

Уже идя к дому Тома, она все же спросила себя, не хочет ли оправдать свое решение тем, что это «для работы», не предлог ли это и не кроется ли за ним истинная причина: желание увидеть Тома, поговорить с ним и, может быть, заняться любовью. По дороге она подумала и пришла к выводу: «Нет, я хочу увидеться с ним для работы, я иду к нему вовсе не за тем, чтобы заняться любовью». Но хоть Алиса и убедила себя в этом, все же на ходу задумалась, достаточно ли она чистая и не лучше ли зайти сначала домой и принять душ, освежиться, да нет, и так сойдет, она мылась всего несколько часов назад, потом она стала вспоминать, какие трусики надела утром, и вспомнила: это были лиловые трусики, старенькие и вытянутые, она пожалела, что надела эти, а не другие, например белые, узенькие и отделанные кружевами. Она увидела свое отражение в витрине, заправила прядь волос за ухо. Еще минут десять она шла в направлении дома Тома, ладони у нее взмокли, сердце билось чаще обычного.

— Идиотизм, — сказала она себе, — я ведь даже не влюблена в него, я даже не знаю, находит ли он меня сексапильной, я даже не знаю, нахожу ли я его сексапильным!

Но, сказав это, она вспомнила их первую встречу три дня назад, вспомнила, как он покраснел, а она знала, что, если мужчина так краснеет, значит, маленькие пожары уже зажглись в его душе.

Алиса подошла к подъезду Тома, посмотрела на Агату, которая уснула, но все еще улыбалась. Она спросила себя, нравственно ли заниматься любовью с мужчиной, когда в углу спит похищенный ребенок. Ответа она не нашла и позвонила.

И, едва позвонив, пожалела об этом и очень понадеялась, что его нет дома. Она сказала себе, что он сочтет ее сумасшедшей, разве можно звонить вот так, без предупреждения, да вообще-то, подумалось ей, он и так уже считает ее сумасшедшей: чокнутой, которая крадет детей и требует выкуп с родителей, не первой молодости, чокнутой, которая вдобавок вздумала звонить в его дверь без предупреждения.

Голос Тома в домофоне ответил:

— Да?

— Это я, Алиса.

— Алиса?

— Да, Алиса… Я была недалеко, и мне пришла в голову одна идея, так что я подумала, что…

— О’кей… Э-э… Ладно, поднимайся.

Дверь открылась. Алиса вошла в холл, катя перед собой Агату, сняла колеса за 275 евро и оставила их у лестницы. Она поднялась, думая, что голос Тома в домофоне показался ей напряженным. Она злилась на себя, она была уверена, что он считает ее старой дурой, с ее эгоизмом и ее порывами, с ее привычкой использовать людей, как она использовала только что Северину, как использовала несколько лет назад Натана, отца Ахилла, как начала использовать и Тома, ох, она все испортила, весь проект романа, он не захочет иметь с ней дела, и для нее это будет конец всему, и только по ее вине. «Дура, дура…» — повторяла она на каждой ступеньке лестницы, которая вела ее к Тому.