Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
Она сосредоточилась: прежде чем все бросить, ей хотелось, в последнем содрогании воли, понять в точности, что именно никуда не годилось. Почему это ощущение несостоятельности, пустоты, бесполезности исходило от написанных вчера страниц? Обложенная подушками Агата старательно рвала кусок картона, клочья валялись вокруг, как будто прошел снег, она тянула их в рот и жевала. Алиса увидела, что Агата смотрит на нее, это был типичный взгляд ребенка, который знает, что сделал что-то, чего нельзя, и ждет реакции взрослого. Когда Алиса ждала Ахилла, она читала много статей на эту тему: «Вашему ребенку нужно общение, он будет стараться всеми средствами войти с вами в контакт». Глядя, как Агата жует картон, Алиса вспомнила эту статью, и в ее мозгу установилась связь между далекими друг от друга нейронами: ее роман — Агата — общение — клик-клак-клик — нейроны столкнулись со скоростью света, и вдруг оба полушария озарило, и Алиса поняла, что именно не работает в написанных вчера страницах: ее слова, ее фразы, ее текст не были никому адресованы. Как будто младенец пытался войти в контакт со стеной, как будто она жевала жвачку, как будто весь этот текст механически написала бездушная машина. Этим страницам не хватало сердечного ритма, взгляда, адресности. Алиса прикусила кулак.
— К кому я обращаюсь? — спросила
Она закрыла глаза, сосредоточилась и попыталась представить силуэт своего типового читателя.
Перед ее мысленным взором медленно проступила картина: она находилась в помещении, залитом светом, пол сиял белизной, большие витрины сверкали чистыми стеклами, это был аэропорт! У читателя ее feel good book был определенный достаток, он часто путешествовал, по работе или для отдыха, читал редко, одну-две книги в год, в основном когда садились батареи айпада и больше делать было нечего. Он читал на пляже, читал в сиесту, читал между завтраком и аперитивом. Картина в сознании Алисы стала четче, она увидела, как силуэт вошел в один из аэропортовских киосков, где продают газеты, сладости и среди сувениров валяется несколько книг. Силуэт был женский, высокий, элегантный, над волосами явно постарался парикмахер, стрижка у которого стоит 100 евро. Эта женщина рассматривает новые кремы от Сислей, духи от Шанель, но не покупает, потому что у нее всего хватает в сумке от Дельво. Она покупает «Эль» с Леа Сейду [13] на обложке. По ее мнению, Леа Сейду прекрасная и мужественная женщина, недаром ведь она пережила съемки с Абделатифом Кешишем [14] ! Рядом с журналами лежат романы, стопка сентябрьских новинок, авторы, о которых она читала в «Эль», слышала у Рюкье [15] , на RTL, и среди книг есть и эта: «Feel Good», обложка с тосканским пейзажем, на красной бандероли слова: «Пронзительный женский портрет, урок жизни и мужества, гимн счастью (уже 400 000 читателей!)». Женщина берет книгу, читает четвертую сторонку обложки («Узнав, что она неизлечимо больна, Натали уходит от мужа, манипулятора и извращенца, и от злобной свекрови, чтобы найти смысл жизни и истинные ценности на дорогах Франции. Любовь и новые встречи помогут ей открыть дремавшую в ней женщину, не имеющую ничего общего с забитой женой, которой она была много лет»). Слова на четвертой сторонке затрагивают какую-то струнку в душе женщины, которая ее читает. На них отзывается что-то в ней, что она давно чувствовала: она живет, возможно, не той жизнью, о какой мечтала. Она заслуживает лучшего. Она знает, что заслуживает лучшего. Знает, что «она этого достойна». Она идет к кассе и, когда протягивает кассиру свою золотую кредитную карточку VISA, Алиса наконец видит ее лицо: этот силуэт, эта читательница, эта элегантная женщина, которой адресована ее книга, — это Северина.
13
Леа Сейду (р. 1985) — французская киноактриса и модель.
14
Абделатиф Кешиш (р. 1960) — французский актер тунисского происхождения, режиссер театра и кино, сценарист и продюсер. В шестилетнем возрасте вместе с родителями эмигрировал во Францию. Вырос в Ницце.
15
Лоран Рюкье (р. 1963) — французский телеведущий, радиоведущий и комик.
Северина.
Северина.
Чтобы написать книгу, ей надо очень точно знать, какой стала Северина теперь.
Ей надо встретиться с Севериной.
4. Уравнение счастья
За свою, как он сам иногда называл это про себя, «карьеру» Тому уже не раз случалось участвовать в различных «проектах» (мысленно он всегда ставил слова «проект» и «карьера» в кавычки). Он писал тексты по просьбам культурных центров, театров, ревю (иногда левых) или газет (иногда бесплатных) на все возможные темы: текст о миграции, текст о «понятии путешествия», текст об инвалидах, тексты о кончине, трауре, рождении, детстве, сопротивляемости, пенсионном возрасте, псориазе, о городе, деревне, пустыне, школе, спорте, политике, религии вообще и Боге в частности, о кино, науке, музыке, радио, звуке, о пяти чувствах, Франце Кафке, материнстве, отцовстве, поездах, такси, домашних животных, детях, о смерти, идее бесконечности и даже о видеоиграх. Он подозревал, что все эти тексты, за которые платили, как правило, порядка сотни евро, мало кто читал. Они просто заполняли пространство в публикации, которая никого не интересовала, но на которую культурный центр, или театр, или какой-либо «деятель культуры» получали скромную субсидию и должны были ее оправдать. Было бы, разумеется, проще давать ему из рук в руки эти сто евро без всякого текста взамен, но это стало бы вопиющим нарушением основополагающего принципа, гласящего, что деньги могут быть получены только за работу, даже если эта работа никому не нужна. Приятного мало, но для Тома сто евро там, сто евро сям тоже были важны. Эти маленькие суммы позволяли ему дотянуть до конца месяца. Оплатить счет за воду, за телефон, страховку, лечение зуба, ремонт машины или любую из неожиданных мелких трат, которые сыплет на вас жизнь регулярно и злобно, как особа с биполярным расстройством личности. Они с Полиной жили небогато, но без этих заказов им грозила бы бедность.
Помимо этих никому не нужных «мелких заказов», Том участвовал и в более амбициозных проектах: писал тексты к выставке под названием «Эрекции души» — стихи и фотографии людей в зонах войны (500 евро, два дня выставки в общежитии спортивного центра).
Работал с коллективом «Клоуны почты» над спектаклем, «разоблачающим зверства неокапитализма» (обещано 300 евро, получено 0 евро из-за промашки бухгалтерии). Работал целый сезон с двумя методистками, обучавшими росписи по шелку в психиатрическом медучреждении для подростков с пищевыми расстройствами. От него требовалось «положить на слова немое страдание» (1000 евро за тридцать страниц, которые декламировали скелетоподобные девочки на вернисаже). Работал с Амалией Флорес, мексиканским хореографом авангардистской школы, которой нужен был текст для женского хора, поющего на манер грегорианской мессы («только образ Бога здесь заменяется образом вселенского зла», — сказала ему Амалия. Этот проект он не довел до конца. Амалия, особа характера нестабильного и тиранического, в одностороннем порядке
После стольких обломавшихся проектов, стольких страниц, черновиков, планов и набросков Том отвык ждать чего-то хорошего, пускаясь в новое предприятие.
Но этот проект соавторства с Алисой был особенным. Алису переполняла мощнейшая энергия отчаяния, она напоминала ему попавшую в капкан лисицу, способную отгрызть себе лепту, чтобы выбраться. Да, она выглядела способной на все. Странное дело, до Алисы он не встречал никого, о ком бы мог сказать: «Этот человек способен на все».
И еще кое-что было «против обыкновения». На этот раз впервые зачинщиком проекта был он сам. Это он почувствовал, что из истории с похищением ребенка получится хорошая книга, это он додумался написать Радикалу и набрался мужества это сделать. Оттого, что он додумался и набрался мужества, у него было слегка хмельное чувство, чуть покалывало, чуть познабливало, горели щеки, и все эти ощущения он без труда определил как гордость. Правда, при встрече Алиса выдала эту бредовую идею о романе feel good и «культурном налете», он нашел, что все это совершенно притянуто за уши и кончится, скорее всего, как его другие проекты в соавторстве: сотней нечитаемых страниц, так и оставшихся на его жестком диске, в огромной помойке папки под названием «разные проекты». Но даже если предприятие было заведомо обречено на провал, это не важно. Важно другое: понять, что можно своими руками изменить жизнь. Что можно «проявить инициативу», и что-то действительно сдвинется с места.
Том думал обо всем этом на следующий день после встречивАлисойзаутреннимкофе, он был один в квартире и не мог привыкнуть к этому одиночеству. Ему, всегда жившему в паре, одиночество казалось чем-то странным, одновременно печальным и донельзя возбуждающим. Как будто в его жизни произошли большие перемены, но он пока не знал, что с этим делать.
Он перечитал последнюю написанную фразу:
«Крепко сжимая молоток из набора инструментов для экстренной эвакуации, Азель несколько раз с силой ударила по бронированному стеклу окна, и оно пошло трещинами».
Том вздохнул, фраза и правда была не блеск. От этой фразы шибало натугой, усилием автора, так и виделся поденщик за работой, прилежный ученик, ссутулившийся и высунувший кончик языка, в общем, мертворожденная фраза. Будь он читателем, закрыл бы книгу на этом месте. На короткое время его одолело отчаянное желание бросить эту историю и начать другую, но у него не было ни малейшей идеи, что еще он мог бы написать. Он приближался к пятидесяти тысячам знаков, было бы глупо бросить сейчас, все равно что отказаться от покорения вершины, дойдя до второй стоянки. И потом, главное, ему были нужны полторы тысячи евро аванса, которые должно было выплатить «Белое дерево» по представлении рукописи. Это значило три месяца квартплаты.
«А дальше?» — задумался Том. Как он будет выходить из положения дальше? Денег за писательские мастерские и крошечного пособия по безработице, которого скоро не станет, ему не хватит даже на самое необходимое. И какую работу он может найти в его возрасте? Он слишком стар, чтобы работать на стройке, да и в официанты тоже не годится. Машина у него тоже слишком старенькая и неказистая, чтобы подрядиться шофером «Убер». Миллионы молодых людей с дипломами ищут работу, с какой стати кому-то нанимать такого, как он? Он произвел быстрый подсчет в уме, который поверг его в тревогу: ему сорок семь лет, он безработный, книги приносят ему в лучшем случае от трех до четырех тысяч евро в год, писательские мастерские столько же, выступления в школах чуть меньше. 10 000 евро в год — получается 833 евро в месяц минус налоги. Даже если он найдет квартиру за 400 евро, все равно будет туго. Разумеется, смерть освободила бы его от денежных забот, но, если не покончить с собой (этот вариант он отвергал, по крайней мере пока), естественная смерть наступит (по данным Евростата) только лет через сорок.
Оставалось продержаться сорок лет.
И держаться будет чем дальше, тем сложнее: с возрастом хуже станет здоровье, меньше останется энергии, меньше сил для работы. И даже просто с творческой точки зрения он знал, что с возрастом будет писать меньше, старые авторы всегда пишут меньше молодых. Подобно озеру, которое реки не подпитывают больше свежей водой, ум со временем пересыхает. А коль скоро он будет меньше писать, то меньше и зарабатывать, школы перестанут приглашать его, в его писательские мастерские не наберется достаточно людей, и начнется долгое сползание к нищете, настоящей черной нищете стариков без средств, которых только и остается, что помещать в жуткие дортуары домов призрения, никому не нужных стариков, которых не кормят, не лечат, не любят, а то и бьют санитары.
Том посмотрел на чахлые растения, украшавшие его квартиру: желтоватые дряблые листья пахли агонией. Он принес стакан воды, полил их и смотрел, как сухая земля впитывает влагу.
Что-то в его мрачном настроении чуть-чуть изменилось: он понял, что, полив цветы, почувствовал себя лучше. Он был по-прежнему мрачен, но самую малость меньше. Как будто, сделав доброе дело, он ощутил ласковое прикосновение, почти утешившее его: пусть он одинок, пусть беден, но он способен принимать решения, которые изменят его жизнь, — проект с Алисой тому доказательство.