Фельдшер скорой
Шрифт:
– О, приехали наконец-то, – заговорила она, едва мы показались на пороге. – Бореньку вот поранили, твари такие… Лечите, доктора!
Сказать, что царственная дочка была пьяной в дымину – ничего не сказать. Она еле языком ворочала. Да и раненый, судя по всему, тоже не боржоми пил. Он попытался встать, но его подруга могучей рукой отправила мужчину назад.
– Лежи, Боря, сейчас тебя вылечат!
Мы быстренько разделись, сполоснули руки, полив их из стоявшей тут же початой бутылки с коньяком,
Да уж, красиво жить не запретишь. Шелковая рубаха, на пальцах левой кисти, прижимающей полотенце, аж три перстня со знакомыми с виду блестячками. Видать, задели Борю в бок по касательной, порезали большей частью только кожу, хотя рана была длинной, сантиметров пятнадцать. А шить – всего пару швов посередине наложить, где края раны разошлись. Я подозвал Давида поближе, сказал ему тихонечко свои соображения.
– На всякий случай три наложу и турундочку вставлю, чтобы содержимое оттекало, – дал свое заключение будущий хирург.
– Приступай, мешать не буду, – сказал я и уступил место для манипуляции. А сам начал расспрашивать Брежневу. Так, между делом. Но она и не скрывала ничего. Гуляли в ресторане базы отдыха со знакомыми цыганами «Бореньки». Пили много и обильно, а, как известно, там, где водка и прочее горячительное, там разборки и «ты меня не уважаешь». Слово за слово, мордой об стол, Буряце начал воспитывать рукоприкладством своих невоспитанных одноплеменников, один из которых и пырнул тенора Большого. После чего вся дружная компания банально сбежала прочь.
– Где же ваша охрана? – удивился я.
– Я им не разрешаю ходить за мной по вечерам, – отмахнулась Брежнева. – Совсем жизни от них нет…
Минут пять понадобилось, чтобы закончить операцию. Ничего Ашхацава не забыл, даже пузырек с клеолом взял, повязку приклеить. Встал, стащил перчатки, снова помыл руки коньяком. Я почему-то вспомнил Мышлаевского из «Белой гвардии», который спрашивал: «Вы тут водкой полы моете, что ли?» – и улыбнулся.
Галя, чмокнув в щеку своего задремавшего протеже, взяла сумочку, вытащила не глядя опять пачку денег. Штук пять, наверное, полтинниками. Протянула мне.
– Спасибо, Андрей.
Странно, вот десять минут назад лыка не вязала, а тут уже и говорит нормально почти, и глаза не стеклянные. Я даже начал тянуть руку вперед, но тут же опустил.
– Всегда пожалуйста, Галина Леонидовна. Можно… просьбу вместо денег?
– Что? Говори, – отрывисто ответила она. Видать, дело обычное.
– Не за себя прошу, – сказал я, пару секунд обдумав, что надо говорить. – Начальник у меня есть, главный врач московской скорой Каверин. Там… неприятности у него… по линии МВД. Хотелось бы, чтобы разобрались, так ли он виновен.
– Жди. – Галя подняла трубку телефона,
– Юра, здравствуй, дорогой… Нет, мы тут немного посидели с ребятами… Буду, конечно, о чем ты! Вот пожалуйста, не начинай опять…
Это она с Чурбановым, что ли, общается? Ну а с кем еще.
– Юра, посмотри, пожалуйста, что там с главным врачом скорой… – Брежнева требовательно щелкнула пальцами.
– Каверин, – подсказал я.
– Каверин его фамилия… Понимаю, но посмотри, человек, говорят, хороший.
Что-то она еще говорила, объясняла, но к моему делу это уже не относилось. Я отошел и шепнул Давиду, обнимающему ту самую наволочку:
– Я с тобой потом рассчитаюсь, из своих.
– Даже не думай, – прошептал в ответ абхаз. – Такие знакомства дороже денег. Слушай, это получается что? Каверин нам должен будет?
Я пожал плечами:
– Не факт. У людей, которые взобрались так высоко, с памятью резко что-то происходит. Медики пока этот феномен не изучили, но говорят, «каверины» потом добра не помнят.
– Не наш случай, – покачал головой Давид. – Я слышал, что он многим из коллег помогал, став главврачом. Выбивал квартиры, прикрывал после ЧП на подстанциях…
– Ну, скоро узнаем, наш случай или нет.
Нет, даже другим человеком себя чувствуешь, когда поспишь вволю и не мешает никто. Чем я только теперь ночью заниматься буду? Седьмой час, а я дрыхну до сих пор. Хорошо хоть мочевой пузырь запротестовал и позвал в туалет. И Кузьма вон мяучит жалобно, напоминает о потребностях растущего организма.
Первый звонок в дверь слился с шумом пятисекундного водопада, я даже засомневался, был ли он. Но вот когда начал руки мыть, то расслышал. И требовательно так звенит. Вроде и кнопка одна, и звук один и тот же должен быть, а звучит иной раз по-разному. Вот сейчас прямо-таки требует: «Открывай, а то хуже будет!»
Вытер руки, открыл. Ого, нежданчик. Елизавета Николаевна собственной персоной.
– Привет! А ты что это в трусах?
Шишкина стремительно скинула шубку мне на руки, прошла в квартиру, осмотрелась. И даже вроде как принюхалась.
– И тебе здравствовать. Странный вопрос. Я что, без трусов должен тебя встречать? Ладно, в следующий раз так и сделаю.
– Дурак ты, Панов, и уши у тебя холодные, – как-то натужно засмеялась Лиза. – Я имела в виду, почему не в штанах?
– Во-первых, потому что я у себя дома, а во-вторых, спал после суток, только проснулся.
– Слушай, когда уже тебе телефон установят? Чтобы поговорить, через весь город ехать приходится.
– Так по телефону тебя не поцелуешь, – улыбнулся я и приобнял Лизу за талию.