Феликс Веселов. Три знака
Шрифт:
Процедура бросания жребия Апостолами и процедура гадания по методу, описанному
В “книге рафли”, одна и та же- но далеко не одни и те же цели использующих эту
процедуру людей, их сознания, мысли, сердца, духовные силы.
Я уже цитировал “Словарь Библейского богословия”:”Все знаки даются людям,
душа которых открыта Слову Божию”.Добавлю известные слова Христа: “род лукавый
и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не даётся ему”(Мф 12.39).
Так же, как солдат к службе:”На знамение не напрашивайся, от знамения не отказывайся”. Три знака я получил совершенно неожиданно для себя, причём во втором
и третьем случаях далеко не сразу понял, что это знаки, обращенные ко мне.
И ещё значительно позже начал понемногу догадываться, что эти три знака в совокупности, соединённые в единую цепь, являют целую систему религиозной
жизни в нашем сегодняшнем страшном мире. И эта система (сужу по себе), позволяет
выжить верующему человеку там, где его обложили силы зла, которые без устали
стремятся уничтожить его, т.е. там, где у нас казалось бы , нет никаких шансов.
Такая запаздывающая последовательность осмысливания трёх знаков позволяет
Надеяться, что это подлинные знаки (знамения), а не порождения моего воображения,
не соблазн, не “прелесть”…
К вере в Бога я пришёл поздно, где-то в самом конце четвертого десятка.
Бог привел меня к вере обычным путём:”пропустив” через тяжелейший личный кризис
(возможно, это и был тот”кризис середины жизни”, о котором писал Карл Густав Юнг)
“подсунув” Евангелие и, наконец, заставив прочесть его.
Не помню уж, почему мне взбрело в голову познакомится с Библией в том далеком 1971-м году. От религии был всю свою жизнь вполне далёк (я вырос в воинственно атеистической семье; лишь моя любимая двоюродная бабушка Елена Ивановна Королькова, жившая с нами, верила в Бога; но в те времена,- тридцатые годы,- разумеется
не могла открыто передавать мне свою веру).
Ныне мне уже хорошо известно, что всё, происходящее по воле Божией, когда в дело вмешивается Божия сила, происходит неотвратимо, но совершенно незаметно, как бы
“само собой”,как бы “случайно”… Мне “случайно’’ захотелось познакомится с Библией
(ещё до начала личного кризиса)- и “случайно” оказалось у меня Четвероевангелие,
которое передал мне через кого-то один мой случайный знакомый.
И видел-то я его несколько раз, и от веры он был, кажется, так же далёк, как и я,
и в праздной болтовне,
случайно и вскоре ушел из заведения, в разных концах которого мы работали…
Больше его не видел. Помню его, и буду помнить.
Итак у меня “случайно” появилось Евангелие, отчётливо помню это пожелтевшее
Дореволюционное издание Четвероевангелия в плотном картонном переплёте,
на верхней крышке которого отпечатался глубокий след от обода днища
тяжелого ведра (впоследствии, когда у меня появился полный Новый Завет, я подарил
это Четвероевангелие человеку, который потянулся к Богу).
Было это, если мне не изменяет память, осенью 71-го года (может быть зимой 71-72 гг.)
Несколько раз порывался читать- и бросал: чуждо, непонятно, неинтересно…
А потом опять “что-то” заставляло меня тянуться к этой книге!
Однажды начал читать Евангелие от Матфея- и каким-то внутренним зрением увидел
то, что читаю (вторая глава). Увидел в цвете; тона приглушённые, зимние, “брейгелевские” (и, кажется, услышал; но в этом не уверен). По-моему, в это
мгновение и началась моя вера.
С тех пор долго ещё я называл (про себя) Евангелие от Матфея “цветным”,
от Марка- “сухим”(долго недолюбливал его, лишь впоследствии оценил и полюбил),
от Луки- “добрым”, а от Иоанна- “солнечным”,”сияющим”,”раскалённым”.
Знакомясь с Евангелиями от Марка и от Луки, не видел внутренним зрением ничего;
А когда читал Евангелие от Иоанна (место не помню) “видел” странную картину :
чистое- чистое, темно-голубое небо, напоённое лучами невидимого солнца
(оно лишь ощущалось где-то сзади); справа- высокое темно-зелёное дерево
остроконечной, пирамидальной формы (может быть, деревьев было несколько,
не помню); слева, на переднем плане- белоснежный правый угол (кажется с фризом)
какого-то здания с колоннами. Белый мрамор ослепительно сверкает под лучами
невидимого солнца, и темно голубое небо напоено светом и свежестью
и темно-зеленые деревья…
Долго ещё жила в памяти эта картина!
Вера моя началась- а образ жизни почти не изменился.
Я не скрывал своей веры; наоборот, объявлял о ней при каждом удобном
случае (и при неудобном- тоже), хотя та среда в которой я “вращался” и работал,
не только была вполне атеистической, но предполагала непременное исповедание
“самого передового в мире мировоззрения”.