Фенечка для фиолетовой феи
Шрифт:
– Небось потом выяснится, что он ее родной брат, – хихикнула Ирка, – а то к чему бы тут еще и слезы…
Ксения, которая тупо смотрела на экран, не вникая в смысл происходящего в фильме, вгляделась в Кончиту и сказала, что Сыромятникова скорее всего зрит в корень.
В одиннадцать девочки вздрогнули от пронзительного телефонного звонка. Отца Ксении срочно вызвали на работу. Проводив его, мама вошла в комнату дочери, сказала, что идет ложиться спать, чего и им желает, поскольку время уже позднее, а завтра всем
– Видишь, как все хорошо устраивается! – обрадовалась Сыромятникова. – Мама идет спать, зеркало натерто, и времени остается как раз на то, чтобы ей заснуть, а нам физически и, главное, морально приготовиться: полчаса до двенадцати.
За эти полчаса девчонки установили на блюдцах огарки свечей, положили на всякий случай перед зеркалом лист чистой бумаги и принялись затыкать щель под дверью толстым зимним шарфом Ксении, чтобы мама случайно не увидела пробивающийся сквозь нее свет от свечей.
– Не знаю только, зачем мы это делаем, – озарило вдруг Ирку, и она перестала засовывать в дверную щель хвост шарфа. – Она же все равно дверь откроет…
– Может, не откроет, а так явится, – пыхтела с другой стороны Ксения. – А вот если мама проснется и заметит свет, все наше гадание накроется медным тазом. Мимо нее никакая Пиковая Дама не проскочит. Так что трудись и не сачкуй!
– А ты темную тряпку приготовила? – спросила Ира.
– Зачем?
– Здрасте! А чем зеркало закрывать, чтобы она сгинула? Не хватало еще, чтобы она навсегда тут осталась!
– Ой! – Ксения привалилась к дверям. – А у меня и нет. Знаешь, давай шарф вытащим, а в щель чего-нибудь другое запихнем!
– С ума сошла! Десять минут всего осталось. Одеялом придется. Стаскивай с него пододеяльник!
– Зачем?
– Какая ты все-таки тупая, Золотарева! Сказано же было, что тряпка должна быть темной.
– А-а-а… – Ксения бросилась к приготовленной к ночи постели, в два приема вытащила из пододеяльника темно-синее шерстяное одеяло и удовлетворенно заметила: – По-моему, сгодится.
– Самое то, – подтвердила Сырок, зажгла перед зеркалом один свечной огарок и уселась на пуфик, сложив руки на коленях.
– Почему один зажгла? – удивилась Ксения.
– А ты посмотри, какие они крошечные! Враз же прогорят, Даму можем и не дождаться. Менять будем. Один сгорит, другой зажжем.
– Ты молодец, Ирка, – с уважением отметила Ксения. – С тобой даже не так и страшно. Такая деловая! Чего ж ты у Брошенковой так сильно орала?
– Потому что первый раз. А теперь мы с тобой морально подготовленные. Все! Без двух двенадцать. Начинай читать заклинание.
Ксения уселась подле Ирки прямо на пол, уставилась в глубину зеркала, которая была гораздо темнее, чем в прошлый раз, по причине нехватки свечей, и начала:
Изменись, глубина изначальная,ТыДевочки в ожидании прижались друг к другу, перестав дышать, но в комнате ничего не изменилось. Зеркало по-прежнему оставалось темным, слабо отражающаяся в нем дверь и не думала открываться. Ирка отлепилась от Ксении и осмотрела по-прежнему белый листок.
– Пуст, – констатировала она. – А может быть, надо сначала свои вопросы объявить?
– У Брошенковой мы этого не делали, – напомнила ей Ксения.
– Там вообще все было липовое! Нечего и вспоминать. Хочешь, я первая начну?
– Попробуй, – согласилась Ксения дрогнувшим голосом.
Ирка откашлялась и голосом, каким Владимир Пресняков поет про стюардессу по имени Жанна, спросила, глядя в самый центр зеркального мрака:
– Скажи мне, Дама Пиковая, полюбит ли меня когда-нибудь… Сережа Григорьев?
Свеча треснула и мигнула, явно собираясь погаснуть. Ксения, повинуясь Иркиному толчку в бок, быстро зажгла от нее второй огарок, а Сыромятникова сползла с пуфика на пол, поближе к Золотаревой, и, как диспетчер на вокзале, произнесла:
– Повторяю: полюбит ли меня когда-нибудь Сережа Григорьев?
Ответа не было. В зеркале по-прежнему отражались плотно закрытая дверь и две девчоночьи макушки.
– Попробуй ты, – прошептала Сыромятникова Ксении и чуть отползла от зеркала в сторону.
Ксения вздохнула, виновато покосилась на Ирку и спросила почти то же самое:
– Скажи мне, Дама Пиковая, простит ли меня когда-нибудь Сережа Григорьев?
– Мы так не договаривались, – вскочила с пола Сыромятникова, забыв про конспирацию и про длинные руки Пиковой Дамы, появление которых не так давно считала возможным прямо из-за трельяжа.
– А я тебя предупреждала! – не менее громко и неосторожно выкрикнула ей Ксения. – Я говорила еще в электричке, что не собираюсь от него отказываться и пусть он сам выбирает.
На слове «выбирает» со змеиным шипением погас второй свечной огарок, и комната погрузилась в непроглядную тьму. Девочки в страхе замерли, и тут медленно, со скрипом на тонкой ноте, открылась дверь в комнату. В проеме появилась она, Пиковая Дама, всклокоченная, с белым страшным лицом.
Тут уж и Ксения завизжала не хуже, чем в прошлый раз Ирка, а сама Сыромятникова, пожалуй, даже и громче, чем в квартире Брошенковых. Ксения, позавывав еще немного, замолчала, когда поняла, что в их с Иркой дуэт вступил кто-то третий, и сильно толкнула Сыромятникову в бок. Та, захлебнувшись особо изощренной руладой, тоже замолкла, но крик между тем все равно продолжался. Стало ясно, что он исходит от фигуры в дверном проеме.