Феникс
Шрифт:
– Я бы с вами поспорил, - возразил человек с бесцветными волосами и близоруким прищуром альбиноса.
– Да ладно, сиди уж там, - отмахнулся бородач.
– Продолжай, Виктор, извини, что перебил.
– Ну и что, президенту понравились картины?
– спросила другая дама с жемчужными бусами.
– Кажется, не очень, - ответил человек с сигарой - Адам оказался приверженцем классического реализма. А на выставке преобладали
– Меня?!
– Георгий от удивления даже отодвинулся вместе со стулом.
– Именно вас. Вот, говорит, с кого надо брать пример.
Теперь Георгий получил свою порцию аплодисментов.
– Точно, точно. Хвалил. Особенно ему ваши обнаженные натуры понравились. Тонко, говорит, написаны, как живые! Там еще хохма вышла. Голощеков стоит возле секции, где ваши картины, и спрашивает: "Кто автор этих работ?" Вперед кидается какой-то малый...
– Карелин, наверное, - догадался Георгий.
– Не знаю, может быть, короче, он показывает свои картины. Адам на них покосился и ждет, пока вас найдут, а вас нет, тогда Адам говорит этому: "Скромней надо быть, молодой человек, хорошо, что я либерал, а то бы ты нарвался..." Охрана оттеснила этого Карелина, кулаком под ребра сунули...
– Теперь, Георг, пойдете в гору, - сказала Марго.
– Вас заметили. Теперь государственную мастерскую дадут, учеников, заказы посыплются... и вообще - известным станете. Теперь вам и моё покровительство не нужно. Но вы нас, смертных, там, на своем Олимпе, не забывайте.
– Не нужна мне госмастерская, - легкомысленно отмахнулся Георгий.
– Мне и дома неплохо пишется. И ученики есть... Веду студию живописи, неплохо плятит.
– Ну и зря, - сказал патлатый, сходу переходя на "ты".
– Видал мастерские напротив драмтеатра? Хоромы! Окна в три сажени... Станешь придворным художником, как тот Леонардо. Будешь портреты Голощекова писать, его супруги, ее любимой овчарки... Коня ему нарисуешь... с большим членом... ха-ха-ха... а сверху посадишь Адама...
– Ужо ему!
– зарычал Георгий.
– Не желаю жить под пятой Медного всадника!
Человек с сигарой взял со столика газету и углубился в чтение.
– Что пишут?
– поинтересовался директор гимназии.
– Будто не знаете, - раздраженно сказал бакенбардист и запыхтел сигарой, весь окутавшись дымовой завесой, словно обиженный осьминог.
– С тех пор как ввели цензуру, газеты пишут только про летающие блюдца, черт бы их всех побрал!
– НЛО - это миф, - авторитетно заявил альбинос.
– Примерно полтора часа назад, - совершенно серьёзным голосом
– И это в то время, когда политическая обстановка напряжена до предела, - сказал директор гимназии.
– Ну вас к черту с вашим занудством, политиканы проклятые!
– взвыла рыжая Машка.
– Давайте лучше танцевать! Мы должны отпраздновать такую победу!
Она врубила магнитолу, и дом затрясся от ритмического топота десятков ног. По своей привычке к уединению, Георгий хотел было уползти куда-нибудь подальше, однако рыжая бесцеремонно сгребла его худыми, но сильными руками и заставила танцевать с собой. От рыжей остро пахло разгоряченной самкой. А может, она просто плохо помылась. Чувствуя себя клоуном в этой свистопляске, художник коварно обманул партнершу: станцевав только первую фигуру rock-cadril'и, во время одного из поворотов подсунул ей типуса в бермудах, а сам по касательной переместился из центра вакханалии и разгула на более спокойную периферию, приземлился на стул, стоящий возле стены рядом с большим фикусом, который рос в кадке. Решил, что хорошо замаскировался.
3
Все отплясывали лихо. Георгий, нахохлившись, сидел над полупустой рюмкой и безучастно следил за тщетными попытками плодовой мушки выбраться из водочного озера. То ли с фикуса, то ли с горки бананов, громоздящихся в вазе на столе, занесло ее ненароком к нему в бокал.
Чьи-то проворные руки скользнули по его плечам, и какая-то женщина голосом Инги прокричала ему в ухо: "Что ты сидишь, как на похоронах. Пойдем танцевать!" Георгий отрицательно помотал головой, и его оставили в покое. Он не любил раздельные танцы. Какой тогда смысл в партнере? Для кучи? Весьма сомнительное удовольствие. И вообще, разве это танцы... Где поэзия движения, искусство ритма и пластики? Никакого отношения к трясущимся и скачущим людям это не имеет.
Мошка в рюмке перестала сопротивляться чуждой стихии и замерла. "Окосела, ядрена вошь...
– подумал Георгий.
– Вот жизнь: пей - не хочу!.. Давай, давай... борись, сопротивляйся, а то помрешь... Не хочешь? А ты прояви силу воли. У тебя есть сила воли? Нет? Жаль... Сдохнешь ведь. Уповаешь на чудо? Ладно, так и быть, будет тебе чудо".
Георгий наклонил рюмку и осторожно слил водку в грязную салатницу. Пустую рюмку с мошкой поставил в бочку с фикусом. "Возвращайся в Эдем. Ползи на древо... Там тебе будет хорошо..."
Георгий без закуски выпил еще пару рюмок водки, и его поволокло куда-то в сторону. Через мгновение он очнулся и обнаружил себя танцующим с Ингой. Их щеки соприкасались. Мягкие гибкие руки женщины обнимали его за шею. Динамики магнитолы изливали из себя какую-то слезливо-сладостную мелодию. Георгий держал в объятиях стройное тело партнерши, осторожно переступал ногами и старался не сбиться с ритма. Ему было хорошо с ней. И потому, он желал невозможного, - чтобы танец никогда не кончался. Он поцеловал подругу в мочку уха, потом прошептал: