Феномен Солженицына
Шрифт:
В декабре 1980 года он с ужасом ожидает, что вот-вот советские танки войдут в Польшу, – как в 1968-м вошли в Чехословакию, а в 1956-м в Венгрию. И тут тоже больше всего его заботит не сам факт этого как будто уже неизбежного вторжения, а – как бы кто не подумал (и не высказал вслух, не написал), что это будутрусские,а несоветскиетанки….
…Кактутпромолчать? не в надежде их остановить, это не в наших силах, – но в нашем долге крикнуть, отделить: что это коммунисты, а не русские, не мы несём позор! Когда танки пойдут – уже некому будет слушать русский голос, и не оправдаешься. Я поспешил с новым заявлением. А «Голос Америки», это ещё при Картере, струсил и смягчил меня. Не могли они такой дерзости выговорить в ухо советским коммунистам: вместо «кровавые последователи Ленина»
(Там же)
Он не устаёт повторять, что коммунизм – это болезнь, и что Россия и её народ – не источник и даже не главный распространитель этой злокачественной болезни, а еёжертва:…
Да если бы я знал! если бы кто-нибудь мне тогда показал позорный закон 86–90 (1959 года) американского Конгресса, где русские не были названы в числе угнетённых коммунизмом наций, а всемирным угнетателем (и Китая, и Тибета, и «Казакии», и «Ивдель-Урала») назван не коммунизм, а Россия, – и на основе того-то закона каждый июль и отмечается «неделя порабощённых наций» (а мы-то, из советской глубинки, как наивно сочувствовали этой неделе! радовались, что нас, порабощённых, не забыли!) – так вот и было лучшее время мне ударить по лицемерию того закона! – Увы, тогда не знал я о нём, и ещё несколько лет ничего о том не знал.
(Там же)
И едва ли не всякий раз, когда случается ему заговорить на эту тему, он считает нужным ещё добавить, что русские в его стране угнетены даже больше, чем все другие народы, входящие в состав этой – на самом деле не Российской, а советской, коммунистической империи.
По видимости это было действительно так.
Превращая Советский Союз в унитарное государство, Сталин платил за это созданием разного рода мнимых суверенитетов. Создавал как бы независимые республики со всем полагающимся декорумом. (У каждой был свой Верховный совет, свой ЦК, своя Академия наук, свой Союз писателей и проч.). Национальные (культурные, отчасти даже религиозные) претензии республик поощрялись. Национальные же претензии имперской нации (культурные тоже, а уж религиозные тем более) всячески ущемлялись. Кроме того, республики получали и кое-какие экономические поблажки. Но всё это для того, чтобы при каждом Первом секретаре ЦК каждой национальной республики сидел Второй (а фактически именно он и был Первым), и этот Второй неизменно был русским.
Нет, русский народ в сталинской империи не зря именовался «старшим братом».
И еще один неизбежно тут возникает вопрос.
Ну, хорошо. Коммунизм – это болезнь. Но почему именно Россия первой заразилась этой злокачественной болезнью? Почему именно русские более, чем другие народы, оказались восприимчивы к этой мировой заразе?
Любая попытка не то что найти ответ, но даже просто задаться этим вопросом Солженицыным отметается с порога:…
В последние годы в американской науке заметно господство легчайшего однолинейного пути: неповторимые события XX века – сперва в России, затем и в других странах – объяснить не особенностью нового коммунистического феномена в человеческой истории, – но свести к исконным свойствам русской нации от X и XVI веков (взгляд – прямо расистский). События XX века объясняются неосновательными поверхностными аналогиями из прошлых веков…
Соответственно в трактовке прежней русской истории учёные этого направления поступают бесцеремонно. Они допускают весьма произвольный отбор явлений, фактов и лиц, поддаются недостоверным, а то и просто ложным версиям событий, но ещё разительней: почти полностью пренебрегают духовной историей тысячелетней страны, как будто она (приём марксизма) и не имела влияния на течение материальной истории.
(А. Солженицын. Чем грозит Америке плохое понимание России. Александр Солженицын. Публицистика. В трех томах. Том 1. Статьи и речи. Ярославль. 1995. Стр. 340)
Пренебрегать
После падения Византийской империи, второго Рима, самого большого в мире православного царства, в русском народе пробудилось сознание, что русское, московское царство остаётся единственным православным царством в мире и что русский народ единственный носитель православной веры. Инок Филофей был выразителем учения о Москве,как Третьем Риме. Он писал царю Ивану III: «Третьего нового Рима – державного твоего царствования – святая соборная апостольская церковь – во всей поднебесной паче солнца светится. И да ведает твоя держава, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в твоё царство: один ты во всей поднебесной христианский царь. Блюди же, внемли, благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твоё единое, что два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть; твоё христианское царство уже иным не достанется». Доктрина о Москве, как Третьем Риме, стала идеологическим базисом образования московского царства. Царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи. Искание царства, истинного царства, характерно для русского народа на протяжении всей его истории. Принадлежность к русскому царству определилась исповеданием истинной, православной веры. Совершенно так же и принадлежность к советской России, к русскому коммунистическому царству будет определяться исповеданием ортодоксально-коммунистической веры.
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … . .
Русский народ не осуществил своей мессианской идеи о Москве, как Третьем Риме. Религиозный раскол XVII века обнаружил, что московское царство не есть Третий Рим… И вот произошло изумительное в судьбе русского народа событие. Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея.
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … . .
…Либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуции, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Это было определено всем ходом русской истории… Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа.
(Николай Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж. 1955)
Идею Бердяева о кровном родстве, чуть ли даже не тождестве этих двух доктрин – Третьего Рима и Третьего Интернационала – нетрудно оспорить. (Многие её и оспаривали). Но трудно, даже невозможно оспорить его утверждение, что приход к власти в России большевиков был определён всем ходом русской истории. Такой поворот событий былнеизбежен просто потому, что способ решения коренных проблем Российской государственности, предложенный и осуществлённый большевиками, более, чем какой-либо иной, соответствовал исконным – и неизменным – «русским методам управления и властвования насилием»:
Расплясались, разгулялись бесы
По России вдоль и поперек —
Рвет и крутит снежные завесы
Выстуженный Северовосток.
Ветер обнаженных плоскогорий,
Ветер тундр, полесий и поморий,
Черный ветер ледяных равнин,
Ветер смут, побоищ и погромов,
Медных зорь, багровых окоемов,
Красных туч и пламенных годин.
Этот ветер был нам верным другом
На распутье всех лихих дорог –
Сотни лет мы шли навстречу вьюгам
С юга вдаль на северовосток.