Феномен
Шрифт:
— Если тебя послушать, так у вас любая работа — наслаждение, все идут на работу, как на праздник. Неужели нет тяжелой, грязной и неинтересной работы?
— Не знаю, Шурка, может есть. Я таких людей не встречал. А вот в конторах никто сидеть не хочет, это точно. Работа хоть и чистая, но совсем непривлекательная, нудная. Уж лучше грязь — помылся, удовольствие получил, и опять чистый. А если устал — отдохнул, расслабился, опять удовольствие. Но кому-то надо сидеть и в конторах. И сидят, мучаются, дело делают, а результатов своих не видят. Эти люди скромные и хорошие. А есть и нескромные, но тоже хорошие, они уходят на другую работу. Моя старшая сестренка была архитектором. По ее проектам строили, но она своим творчеством была недовольна, и переучилась на парикмахера. Сейчас не нарадуется новой профессии.
— А тебя работа, конечно, устраивает.
— Еще бы! Но если бы я не хотел раскусить пространство и не было бы известных тебе проблем, я бы с радостью пошел в разнорабочие.
Я думал, что Владимир ударился в юмор, но он говорил серьезно. Видимо, разнорабочий для него, это человек, умеющий выполнять разнообразнейшую работу.
— У нас продолжительность рабочего составляет всего два-четыре часа. Об этом когда-то мечтал очень старинный писатель и мыслитель Чернышевский. Помнишь, «сон Веры Павловны» из романа «Что делать?». Это была утопия. А у нас, Санек, действительность. И ничего хорошего нет. На непрерывных производствах не успеешь разработаться, или раздежуриться, а тебя уже сменщик домой гонит, да еще норовит пораньше угнать.
— Володя, а как же вы иногда по пятнадцать часов из института не вылазите.
— У нас, слава богу, сменщиков нет — это раз. А во-вторых, нет никакого смысла работать по три часа. Кто за нас извилинами шевелить будет? А чем больше мы находимся в институте, тем быстрее идет дело, значит, быстрее разберемся с проблемами и вернем на землю Потапова и Попова. И чего тут непонятного. Много отдыхать — тоже вредно. Но приходится.
После чествования Тараса приглашенные отдыхали. И что интересно, было вино. Я тоже опрокинул себе в рот пару бокальчиков и нисколько не опьянел. Но экспериментировать не стал — уже ученый. Купались и ловили рыбу, играли в разные игры и, конечно, организовали спортивные состязания — вот уж любители. Сколько шума и веселья! Танцевали парами и группами под живую музыку. Танцы были нормальными, красивыми, по крайней мере, никто не дергался и не кривлялся. Тарас танцевал превосходно. И плясал как молодой, с задором, вприсядку и коленца разные выделывал.
Ко мне подошла маленькая, хрупкая девушка, на вид совсем еще девочка, но она была уже ведущем физиком в пятой лаборатории, и, поздоровавшись, пригласила меня на танец. Я сказал, что не в настроении и танцевать не умею. Но она все-таки вытянула меня. И ничего, ноги сами заработали в такт музыке и стало получаться. Девушка призналась, что давно хотела познакомиться со мной и предложила свою дружбу. Вроде бы и симпатичная, и глаза лучистые, и добрая, но я был равнодушен к ней — все заслонила Юлия, все думы только о ней. Она рядом, но делает вид, что не замечает меня. А когда Юлия пошла танцевать с каким-то рослым энергичным парнем и мило заулыбалась ему, я и вовсе раскис. Поэтому едва Владимир заикнулся, что ему пора в институт, я тоже сказал «пора» и мы уехали. А на предложение девушки дружить я так ничего и не ответил. Вот уж воспитание!
Владимир с Добрыней работали день и ночь, куда-то уезжали, часто консультировались по видофону с Геком Финном и Люси. Тарас носился по всем лабораториям — незаметно направлял и руководил. А я не вылазил из мастерской, я полюбил эти лазерные, плазменные и мезонные инструменты, которыми «кустарным способом» можно было изготовить любую заковыристую деталь. Повышал, так сказать, свое слесарное мастерство.
Владимир иногда терял меня, пугался, потом находил и успокаивался. Говорил, что скоро обрадует меня. И настал день, когда обрадовал, правда, сам он немного огорчился из-за того, что я не так сильно обрадовался.
— Все, Санек! Отдаем наш труд в Ученый Совет. Мы определили начальные галактические координаты переместившегося из блок-отсека нашего первого передатчика, того самого, который исчез. Помнишь?
— Как вам это удалось?
— Для чего же мы убили столько времени на создание условий для распада вещества? Благодаря этому мы изучили механизм возбуждения нашего вакуума, подчеркиваю, НАШЕГО,
— Да, проще некуда. А что за НАШ вакуум? Разве есть еще и чужой?
— Как таковой вакуум один, но состояния его различны, примерно так же, как снег, лед и пар есть различные физические состояния воды. НАШ вакуум создал НАШ мир, тебя и меня, всех. А другие вакуумы порождают не НАШИ элементарные частицы, частицы совершенно других свойств. В ТЕХ вакуумах содержатся другие миры, принципиально отличные от нашего, а какие, мы пока не знаем.
Я зажмурился, в очередной раз поражаясь, как сложна и неисчерпаема Природа! Казалось бы, вакуум, для непосвященного человека — пустота, что с нее взять? А фактически вакуум — это особая физическая среда. В него как бы впрессованы частицы с положительными и отрицательными энергиями, составляющие в сумме нулевую энергию. В каждом малом объеме вакуума непрерывно рождаются пары — «частица — античастица», которые тут же друг с другом аннигилируют, то есть превращаются в излучение, которое мгновенно поглощается вакуумом. Таким образом, частицы и кванты излучения вроде бы и есть и вроде бы их нет. Энергия этих виртуальных частиц чудовищна! Разве можно представить себе, что в каждом кубическом микроне пространства скрыто такое количество энергии, которого достаточно для образования триллионов галактик!!! Целой Вселенной! Нет ни слов, ни фантазии. Я всегда помню слова одного академика, что основу всего в мире составляет именно вакуум, а все остальное только легкая рябь на его поверхности.
— НЕ НАШИМИ вакуумами будут заниматься наши потомки, — сказал Владимир. — Мы еще до этого не доросли и ни черта не знаем.
— Так куда же переместился передатчик? — спросил я.
Владимир достал испещренную цифрами мятую карточку и ткнул пальцем в пунктирный кружок.
— Вот сюда. Это на окраине Солнечной системы. Но понимаешь, Санек, какая заковыка: мы знаем точку входа передатчика в ка-спираль и координаты точки выхода оттуда. Но не забудь, что он сохраняет количество движения и направление, и поэтому можно только предполагать, в какую сторону оно направлено. Кроме того, наш земной шар и само Солнце уже два месяца удаляются от той точки выхода из ка-спирали. Так что найти передатчик очень трудно. Сейчас в тот район в своем движении по орбите входит Плутон, обсерватории на нем пробуют принять сигналы.
— А что вам мешает переместить какой-нибудь мощный лазерный передатчик, который можно было бы засечь хоть в межзвездном пространстве?
— Санчо, милый, не думай, что если мы еще многого не знаем, то уж совсем такие бестолковые. Завтра будем пока грубо прицельно перемещать гравиомаяк Дедюхина.
Гравиомаяк — черно-матовый куб, способный создавать волны тяготения — поместили в специальную капсулу. Там же закрепили два дублирующих друг друга прибора, которые, по словам Владимира, должны будут записать параметры перемещения. Я не мог взять в толк, какие тут могут быть параметры, ведь перемещение совершается практически мгновенно и никаких процессов нет. Но Володя, наверное, знает лучше меня.
То, что перемещение намечалось провести наугад, а хоть и грубо, но все-таки прицельным — в южную галактическую область пояса астероидов между орбитами Марса и Юпитера — было уже немалым достижением.
Эксперимент по перемещению капсулы произвели в обычной обстановке, как бы между делом, хотя в действительности он был очень и очень важным. Через двенадцать минут с марсианской обсерватории поступило сообщение о принятии сигналов гравиомаяком пеленгации его координат в поясе астероидов. Была бы возможность, Владимир подскочил бы от радости до потолка, а так он просто попрыгал на месте. Однако скоро поступили сообщения, что сигналы внезапно прекратились. О неисправности не могло быть и речи, только высокая температура могла вывести гравиомаяк из строя. Позже поступили новые сообщения: вблизи местонахождения маяка прошел астероид Бакан и, сто процентов уверенности, что он захватил капсулу.