Феноменология духа
Шрифт:
на той, и на другой стороне, собственная воля раба отказывается здесь от
себя и отдается на волю господина; содержанием воли раба становится теперь
цель повелителя, который, со своей стороны, принимает в свое самосознание не
волю раба, но лишь заботу о поддержании его природной жизненности; притом
так, что в этом отношении положенное тождество самосознания отнесенных друг
к другу субъектов осуществляется лишь односторонне.
Что касается исторической стороны интересующего
можно отметить, что античные народы - греки и римляне - еще не возвысились
до понятия абсолютной свободы, ибо они не познали еще того, что человек как
таковой - как вот это всеобщее "я", как разумное самосознание - имеет право
на свободу. Скорее человек только тогда признавался у них свободным, когда
он был рожден в качестве свободного. Свобода определялась у них,
следовательно как нечто природное. Вот почему в их свободных государствах
существовало рабство, и у римлян возникали кровавые войны, в которых рабы
пытались добиться для себя свободы - признания за ними их вечных
человеческих прав.
ВЏ434
Это отношение с одной стороны, - так как за средством господства,
рабом, также должна быть сохранена его жизнь - есть общность потребности и
заботы об ее удовлетворении. На место грубого разрушения непосредственного
объекта становится приобретение, сохранение и формирование его как того
посредствующего, в чем смыкаются обе крайности - самостоятельности и
несамостоятельности; форма всеобщности в удовлетворении потребности есть
длительно действующее средство и некоторая принимающая будущее во внимание и
его обеспечивающая предусмотрительность.
ВЏ435
Во-вторых, согласно различию между рабом и господином, господин в рабе
и в его службе имеет наглядное представление значимости своего единичного
для-себя-бытия; при этом, однако, именно посредством снятия
непосредственного для-себя-бытия это снятие выпадает на долю другого. Однако
этот последний, т.е. раб, на службе у своего господина постепенно полностью
теряет свою индивидуальную волю, свою самостоятельность, снимает внутреннюю
непосредственность, своего вожделения и в этом самоовнешнении и страхе перед
господином полагает начало мудрости - переход к всеобщему самосознанию.
Прибавление. Поскольку раб работает на господина, следовательно, не
исключительно в интересах своей собственной единичности, постольку его
вожделение приобретает широту, становится не только вожделением вот этого
человека, но содержит в себе в то же время и вожделение
Соответственно с этим раб возвышается над самостной единичностью своей
естественной воли и постольку стоит по своей ценности выше, чем господин,
остающийся во власти своего себялюбия, созерцающий в рабе только свою
непосредственную волю, и признанный несвободным сознанием раба лишь
формально. Упомянутое подчинение себялюбия раба воле господина составляет
начало истинной воли человека. Трепет единичной воли - чувство ничтожности
себялюбия, привычка к повиновению - необходимый момент в развитии каждого
человека. Не испытав на самом себе этого принуждения, ломающего своеволие
личности, никто не может стать свободным, разумным и способным повелевать.
Чтобы стать свободным, чтобы приобрести способность к самоуправлению, все
народы должны были пройти предварительно через строгую дисциплину и
подчинение воли господина. Так, например, было необходимо, чтобы после того
как Солон дол афинянам свободные демократические законы, Пизистрат захватил
в свои руки власть, опираясь на которую он приучил афинян к повиновению этим
законам. И лишь после того как повиновение это пустило корни, господство
пизистратитов стало излишним. И точно так же Рим должен был пережить строгое
управление царей, которое сломило естественное себялюбие римлян, так что на
этой основе могла возникнуть та достойная удивления римская доблесть любви к
отечеству, которая готова на всякие жертвы. Рабство и тирания составляют,
следовательно, в истории народов необходимую ступень и тем самым нечто
относительно оправданное. В отношении тех, кто остается рабами, не
совершается никакой абсолютной несправедливости; ибо, кто не обладает
мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы, тот заслуживает быть
рабом, и, наоборот, если какой-нибудь народ не только воображает, что он
желает быть свободным, но действительно имеет энергичную волю к свободе, то
никакое человеческое насилие не сможет удержать его в рабстве как в
состоянии чисто пассивной управляемости.
Упомянутое рабское повиновение образует, как сказано только начало
свободы, ибо то, чему при этом покоряется природная единичность
самосознания, не есть в-себе-и-для-себя-сущая, истинно всеобщая, разумная
воля, но единичная, случайная воля другого субъекта. Таким образом, здесь
выступает только один момент свободы - отрицательность себялюбивой
единичности; наоборот, положительная сторона свободы приобретает
действительность только тогда, когда, с одной стороны, рабское самосознание,