Феодора. Циркачка на троне
Шрифт:
Вера в приближающийся конец света была основана на реальном событии. До того дня Юстиниан и Феодора открыто выступали друг против друга. В результате различные фракции и просители обращались к монарху, который им больше благоволил. Приговорённые к наказанию императором искали защиты у императрицы. Эта двойственность сопровождалась здоровой политической атмосферой. Теперь утончённая женщина на троне, любившая долго понежиться в постели и принять душистую ванну, взяла всё в свои руки. Феодора стала беспощаднее Юстиниана, который по восемнадцать часов в день судил и разрешал споры.
И это истинная правда.
«В своих
Теперь, по константинопольским стандартам, даже добродетель прикрывалась личиной хитрости. Искушённые умы города получали удовольствие, когда их дурачила царственная пара. Но осознавать, что Феодора приобрела настоящую силу, пока Юстиниан перекраивал и перестраивал империю, было невыносимо. Что она, в конце концов, хочет?
Вероятно, она обладала всеми обычными недостатками августианского общества — честолюбием, жаждой власти, жадностью к золоту. Вигилий, преданный друг Феодоры в былые годы, стал римским папой, с другой стороны, патриарх Анфимий, по закону сосланный из города, теперь стал её другом и советником, могущественный Иоанн из Каппадокии превратился в африканского нищего. Более того. Святые столпники востока пришли в Константинополь по её просьбе. Так, отшельник Зура проковылял по Священному дворцу прямо к императорскому трону, называя императоров грешниками, которые не давали хлеба голодающим в восточных пустынях. Ни Феодора, ни Юстиниан не пытались спорить с отшельником. Феодора спокойно слушала, но Юстиниан потерял сознание. «Что можно сделать с этим властным человеком?» — спросил он, придя в сознание.
Их называли «монахами Феодоры». Они стояли у статуи Венеры в квартале публичных домов и обвиняли знатных клиентов; они натягивали свои вшивые одеяния на чистые красные платья проституток; они сидели в грязи у бань Зевксиппа, призывая купающихся подумать о спасении души; они, подобно скелетам, появлялись на пирах в Хризополе, портя вкус нашпигованных пряностями фазанов.
Что задумала эта женщина, недоумевали пирующие, уже имевшие всё, что только мог желать человек?
Весной 542 года Феодоре было уже за сорок, и она поняла, что никогда не родит Юстиниану сына. Невероятно, но у неё появился маленький внук, ребёнок её дочери, оставшейся в Александрии, которого она не могла увидеть. В то же самое время Феодора чувствовала, что ослабевает её влияние на Юстиниана: муж стал относиться к ней как к сопернику. Бывшая цирковая актриса советовалась лишь с зеркалом и Анфимием. Теперь она всё чаще переправлялась по реке в Гирон, подальше от дворца и ипподрома. Она отдыхала в саду, а старый Анфимий откладывал в сторону книги и слушал её. Оставаясь в ссылке и будучи проклятым, он больше ни с кем не мог поделиться мыслями о происходящих событиях. Странно, но он стал живо интересоваться, например, появлением созвездий ночью.
— Должно ли что-то одно быть уничтожено, — спрашивала Феодора, — чтобы дать жизнь другому? Это всегда случается?
— Моя дочь слишком умна, чтобы верить этому.
— Твоя дочь слишком глупа, чтобы верить другому именно сейчас.
Но патриарх никогда не переставал думать о ней как об императрице, которой нужна поддержка. Он заявил, что существуют четыре ангела разрушения,
— Разве одно не вытекает из другого?
Перед тем как ответить на каждый вопрос, Анфимий разглаживал бороду или с любовью поглядывал на Священное Писание, из которого ему не терпелось прочесть несколько строк. «Всё может случиться по воле Божьей».
Италия голодала, поскольку упрямые готы снова собирали армии. Но Юстиниан приказывал своим командующим теснить врага.
Греческие философы спорили об этих вопросах, считала Феодора, со времён Аристотеля. Император закрыл древнюю афинскую языческую школу, и семь мудрецов бежали из империи в Персию.
Если возможно, Юстиниан воздерживался от силовых мер. Но он верил, что его воля должна преобладать над другой волей. Издав новые законы, он конфисковывал имущество нарушителей и тем самым ставил себя выше закона. Юстиниан упорно не покидал стен дворца. Находясь в таком заточении, его усталый ум не всегда мог вычленить лесть и ложь из бесконечных докладов и петиций.
Феодора искала ответа на один вопрос. Неужели супруг так погрузился в свои мысли, что потерял ощущение реальности? Ведь он подписывал так много законов, которые нельзя было воплотить в жизнь. Стал ли он жертвой мании величия? Представлял ли он, что способен формировать сознание и действия всей ойкумены, познаваемого мира? Глядя на Юстиниана в Священном дворце, Феодора часто отвечала утвердительно.
Или он стал аскетом-пустынником — ел так мало, пытаясь изжить из своего разума всё, кроме одного воображения? Это воображение рисовало мир, объединённый его руками, оживлённый одной верой, подчинённый одному закону. Когда Юстиниан без движения сидел в Великой церкви, где над ним поднимался купол, как огромный свод ночного неба, Феодоре казалось, что именно так оно и было. Но очевидно, что, внешне слабый, правитель не собирался менять того, что задумал.
— Начались болезни, — сказала как-то вечером Феодора Анфимию.
Вначале сообщения о болезнях пришли с берегов Красного моря, затем из Александрии. Они, по-видимому, распространялись от побережий в глубь материка, возможно, заразу разносили на кораблях. Она проникла на Нил, затем перебросилась в Палестину, посетила Иерусалим и достигла сирийского побережья.
За болезнями следовали противоречивые слухи. Люди говорили, что невидимые призраки бродили по улицам, убивая одного человека за другим. Смерть не знала различий. В уединённых садах она настигала богачей, и даже истинные верующие, молясь перед алтарём, могли быть застигнуты болью и страданием.
— Люди обезумели и набрасывались друг на друга, — сообщил Феодоре беженец из Сирии, — а затем уходили в горы умирать.
Феодора взволнованно спрашивала совета врачей. Но они только качали головой, замечая, что поскольку женщины, ухаживающие за больными, и могильщики обычно выживали, то болезнь не была заразной. Чума двигалась по своему незримому пути. Врачи добавили, что Константинополь защищён от болезни.
Однако беженцы всё прибывали и прибывали из Александрии. Обеспокоенная Феодора отправила гонцов в Египет. Там её дочь, рождённая вне брака, стала взрослой и дала жизнь мальчику, который уже подрос. Когда случаи заболеваний участились, Феодора отправила своих слуг за ребёнком.