Фермер, который меня довел
Шрифт:
— Кнопка, поле… Это все чепуха. Кому надо, тот к вам на ферму легко проникнет. Вы мне лучше скажите, муж у вас крепкий?
— Почему вы спрашиваете? Здесь воруют?
— Воруют везде. А ферма ваша прям перед пустошью, и сосед у вас всего один.
— Балк? — вспомнила я фамилию.
— Балк помер.
— О…
— Да, забрали его Звезды, притом вперед Ховера вашего. Балки не стали морочиться, земля-то сложная, последние годы сплошь в убыток ушли, так что продали ферму. Единиц-то сколько надо, и труда, чтобы держаться, да и с лицензиями непросто, нормы и требования ужесточили, а налоги подняли. Я ж говорю — государственные фермы убивают частные. А наши-то что, наши б
«Как я и думала, с лицензиями и налогами все плохо и морочиться с фермой нет смысла, — подумала я. — Хорошо бы сбыть землю повыгоднее».
— А кому Балки продали ферму? — заинтересовалась я. Может, и нашу удастся продать этому человеку?
— Да мужику какому-то, не из наших.
— Обеспеченному?
— Глупому, — фыркнул таксист. — Умный бы здесь ничего покупать не стал.
Занятая разговором, я не заметила, как мы подъехали, собственно, к ферме, точнее, к забору со знаком-предупреждением о силовом поле.
В детстве я воспринимала ферму как целый городок с чудными постройками: огромные амбары меня пугали (я воображала, что в них живут рептилоиды), жужжащая будка подачи энергии приводила в восторг, в гаражи и сараи я не совалась, потому как дед ругался, стоило мне туда заглянуть, около загонов с животными мне тоже строго-настрого было запрещено появляться, зато большой дом, сад и беседка были полностью в моем распоряжении.
Я еще застала время, когда дед разводил кооков — пушистых травоядных животных размером с крупную собаку и длинными, легкими, «складывающимися» лапками. Эти умилительные внешне создания прыгучи и резвы и «общаются», издавая долгое и тонкое «ко-о» (собственно, поэтому кооками их и называют). Шерсть кооков отличная, мягкая и легкая, вещи из нее комфортны в носке и на вид хороши; на многих орионских планетах разводят разные породы кооков и экспортируют шерсть.
Дед держал кооков золотистого окраса, длинношерстных, и стриг их каждые два сезона. Когда стало тяжело продлевать лицензию и лень сбывать шерсть, этих золотошерстных милашек пришлось продать, и сконцентрироваться только на овощеводстве.
В последние годы жизни дед совсем забросил и это дело, лицензию у него отозвали, и он начал выращивать продукты исключительно для своего огорода. Все свободное время он проводил с соседями — тем же Балком в том числе — или с ровесниками в Хасцене. Ферма постепенно пришла в запустение, техника давно устарела, и то, что досталось нам с Невом, теперь однозначно нуждается в ремонте, а то и замене. Или все-таки лучше сразу продать все?
Интересно, как бы отнесся к такому решению дед? Плюнул бы мне под ноги или одобрил? Он не мог не понимать, что времена изменились, что Хасцен вымирает, а частные фермы закрываются.
Кар остановился у ворот, на которых тоже красовался знак-предупреждение о частной собственности и защите специальной установкой силового поля.
Я расплатилась с таксистом и вышла из кара. Потянувшись, я пошла к воротам, на ходу подворачивая рукав рубашки; под ноги попался скользкий камень. Я споткнулась и в итоге к воротам не подошла, а подлетела, причем практически прицельно, к глазку охранной системы. Хорошо хоть руки успела вперед выставить, а то бы приложилась лицом о ворота!
— Удачи, новая Ховер, — сказал мне таксист (в голосе нахала звенел смех!), и газанул.
— Ховери я! — ворчливо проговорила я ему вслед.
Может, чем чаще я буду это повторять, тем скорее в это поверю?
Перед отъездом Нев тщательно
Впрочем, тишина была недолгой: что-то то ли грохнуло, то ли бухнуло. Вздрогнув, я убрала тарелку с колен на стол и прислушалась; сердце бешено заколотилось.
Бухнуло снова, на этот раз глуше. Я первым делом подумала о ворах — спасибо таксисту — и, сглотнув, сказала:
— Выключить свет.
Свет остался включенным. Ах да, в доме не установлена управляющая система… придется выключать свет вручную. Я подошла к выключателю, ткнула в него, затем подкралась к окну. Освещение на территории мы с Невом еще не меняли — первой и самой важной статьей наших расходов была установка новой охранной системы на ферме — так что я мало что увидела, кроме густой темени, теней да очертаний сараев.
Судя по звуку и его интенсивности, упало что-то большое, и упало рядом, в сараях, раз я, сидя в доме, услышала. Если бы кто-то попытался проникнуть на ферму, охранная система немедленно оповестила бы меня о вторжении, и был бы отправлен автоматический сигнал в полицию. Я так же, в темноте, перешла в другую комнату, чтобы посмотреть на двор из другого окна.
Снова бухнуло, и я снова ничего не увидела: видимо, надо бежать к окнам в другой части дома; выйти из дома и пойти на источник шума я бы ни за что не осмелилась. Охранная система молчала.
— Не трусь, — велела я себе, и пожалела, что отказалась лететь вместе с Невом.
Одна на огромной ферме, без оружия… может, кто-то разнюхал об этом и уже спланировал визит? Надо завтра в Хасцен съездить, взять кар в аренду да заодно прикупить пистолет с парализующими дротиками: здесь, на Лупле, законом разрешено обороняться на своей земле.
Я перешла в другую часть дома; звук так больше и не повторился — ни через пять минут, ни через час. Я вернулась в гостиную (но свет так и не включила, чтобы не «светить» своими передвижениями перед возможными наблюдателями). Убрав тарелку на кухню, я поднялась в спальню, и, не решившись раздеться — мало ли — легла спать. Сон не шел, о хорошем и приятном думать не получалось, и мысленно я возвращалась к странному шуму. Что же это? Наверное, действительно упало что-то в сараях, где копошился Нев в первые дни нашего здесь пребывания.
— Конечно же, это рухлядь упала в сарае, — убедила я себя, для надежности — вслух. — Завтра же утром пойду проверю.
И все равно заснуть мне удалось только под утро, да и то некачественно. В пору, когда люди спят самым сладким сном, перед рассветом, мне приснился Прут Ховери собственной персоной — большой, бородатый, темноглазый, и, грозно потрясая кулаком, пошел на меня.
Я и при жизни деда боялась, а уж после смерти так и подавно! Я ни словечка вымолвить не могла во сне, ни двинуться. Чем ближе дед подходил, тем больше становится его кулак; когда он, кулак, сделался огромным, дед взял да стукнул им прямо по моей макушке, вбив в пол, землю, или на чем я там стояла!