Феррагус, предводитель деворантов
Шрифт:
Госпожа Демаре повернулась к мужу.
— Вы позволите мне, сударь, не слушать дальше, — сказала она и пошла к себе в спальню.
— Если эта дама с вами живёт, так я, видно, влопалась; ну и пусть! — продолжала Ида. — Зачем она повадилась каждый день бегать к господину Феррагусу!
— Вы ошибаетесь, мадемуазель, моя жена не способна…
— Ага, стало быть, вы ейный муж! — протянула слегка удивлённая гризетка. — Ну, тем хуже, сударь! Право, куда это годится, чтобы женщина имела счастье состоять в законном браке и путалась бы с
— Да кто этот Анри? — спросил г-н Жюль, схватив Иду за руку и увлекая её в другую комнату, чтобы жена его больше ничего не слыхала.
— Как кто? Господин Феррагус…
— Но он же умер, — возразил Жюль.
— Вот бредни! Да я вчера вечером была с ним у Франкони, и домой он меня проводил честь честью. Ну, да ваша супруга сама может вам кое-что о нем порассказать. Что, разве не бегала она к нему сегодня в три часа дня? Меня-то не проведёшь; я поджидала её на улице, потому что милый такой человечек, господин Жюстен, — может, знаете, старичок с брелоками и в корсете, — сказал, что моя соперница госпожа Демаре. Имя привычное, его часто выбирают себе наши женщины. Ах, извините, ведь это и ваше имя! Но будь госпожа Демаре сама придворная герцогиня, Анри так богат, что и тогда мог бы удовлетворить все её прихоти. Моё дело — отстоять своё добро, и я права, потому что я-то люблю Анри! Это моё первое сердешное увлечение, тут дело идёт о моей любви и о моей будущности. Меня не запугаете; я честная девушка и никогда не лгала, ничьего добра не крала. Будь моя соперница сама императрица, я пошла бы прямо к ней, посмей она посягнуть на моего будущего мужа; да будь она трижды императрица, я, поверьте, не задумываясь могла бы убить её, потому что все красивые женщины равны…
— Замолчите, довольно, — сказал Жюль. — Где вы живёте?
— Улица Кордри-дю-Тампль, дом номер четырнадцать, сударь. Ида Грюже, корсетница, всегда к вашим услугам, ведь мы немало корсетов делаем и для мужчин.
— А где живёт этот, как его вы зовёте, Феррагус?
— Не этот Феррагус, а господин Феррагус, — сказала она, поджимая губы, — это вам, сударь, не первый встречный. Пожалуй, он почище вас ещё будет. И что вам спрашивать у меня адрес, когда его знает ваша жена? Он не велел никому его давать. Да что я, обязана вам отвечать?.. Я, слава Богу, не на исповеди и не в полиции и могу не давать никому отчёта.
— А если я вам дам двадцать, тридцать, сорок тысяч франков, вы скажете мне, где живёт господин Феррагус?
— Нет, на это я — молчок: на-ка, выкуси, дружок! — сказала она, подкрепляя свой удивительный отказ красноречивым народным жестом. — Никаких денег не хватит, чтобы заставить меня это сказать. Имею честь кланяться. Где здесь выход-то?
Ошеломлённый Жюль дал Иде уйти, не подумав её задержать. Ему казалось, что мир вокруг рушится и небесный свод разбивается вдребезги над его головой.
— Кушать подано, сударь, — доложил камердинер. Камердинер и лакей с четверть часа поджидали господ в столовой.
— Барыня не будет обедать, — сообщила горничная.
— Что случилось, Жозефина? — спросил камердинер.
— Не
— Ничего подобного, — тихонько возразил лакей, — наоборот, это все барыня… ну, да вы понимаете. Когда же это у барина было время развлекаться в городе? Вот уже пять лет, как он ни разу нигде и не ночевал, кроме как в спальне барыни, работает у себя в кабинете с десяти часов и выходит оттуда только к полудню, к самому завтраку. Что и говорить, жизнь его нам известна, правильная жизнь, а вот барыня, так она чуть не каждый день как три часа, так уж неизвестно куда исчезает.
— Ну и барин тоже, — сказала горничная, защищая хозяйку.
— Да ведь барин-то на биржу ездит… — возразил камердинер и немного погодя заметил: — Однако я уже три раза докладывал ему, что обед подан. Ну, словно истукану говоришь.
Вошёл Жюль.
— Где барыня? — спросил он.
— Барыня в постель ложатся, у них мигрень, — многозначительно сообщила горничная.
Тогда Жюль с величайшим хладнокровием сказал слугам:
— Можете убирать со стола, я посижу с барыней.
Он вошёл в спальню жены. Клеманс плакала, но старалась заглушить рыдания платком.
— Почему вы плачете? — спросил её Жюль. — Вы можете не бояться ни неистовых выходок, ни упрёков с моей стороны. Зачем стал бы я вам мстить? Если вы не были верны моей любви, значит, вы были её недостойны…
— Я недостойна?! — сквозь рыдания проговорила она таким голосом, который тронул бы любого мужчину, только не Жюля.
— Я не убью вас, для этого, видно, надо любить больше, чем я люблю, — продолжал он, — ну, а у меня не хватит духу, скорее я убью самого себя, дам вам наслаждаться вашим… счастьем с тем, кто…
Он не мог договорить.
— Убить себя! — закричала Клеманс, бросаясь к его ногам и обнимая их.
Он хотел высвободиться из её объятий и отойти от неё, но она так крепко за него уцепилась, что он проволок её по полу до самой кровати.
— Оставьте меня, — сказал он.
— Нет, нет, Жюль! — кричала она. — Если ты больше меня не любишь, я умру. Ты хочешь все знать?
— Да!
Он схватил её, неистово сжал, затем присел на край постели и поставил перед собой жену, сдавив её коленями, словно тисками; он устремил холодный взгляд на это прекрасное лицо, залитое слезами и пылавшее огнём, и сказал:
— Говорите же! Клеманс снова зарыдала.
— Нет, это тайна, от которой зависит жизнь и смерть. Раскрыть её тебе… Нет, не могу. Жюль, пощади!
— Ты все обманываешь меня…
— Ах, ты не говоришь мне больше вы ! — воскликнула она. — Да, Жюль, ты можешь думать, что я тебя обманываю, но скоро, скоро ты все узнаешь.
— Но кто он тебе, этот Феррагус, этот каторжник, у которого ты бываешь, этот человек, разбогатевший на преступлениях? Если ты не принадлежишь ему, если он не твой…