Феррагус, предводитель деворантов
Шрифт:
Она вытащила носовой платок, обронив при этом из кармана на пол лотерейный билет, который быстро подхватила.
— А! Никак моя налоговая квитанция, — сказала она.
Жюль сразу догадался о причине мудрой дочерней скаредности, на которую жаловалась мать, и не сомневался уже, что вдова Грюже пойдёт на сделку с ним.
— Ну, сударыня, — сказал он, — согласитесь в таком случае на моё предложение.
— Значит, говорите вы, две тысячи франков наличными и шестьсот франков ренты?
— Сударыня, я передумал, я дам вам только триста франков ренты. Такая сделка больше согласуется с моими интересами.
— Ещё бы, сударь!
— Вы будете лучше обеспечены и станете ездить в Амбигю-Комик и к Франкони, куда пожелаете, и притом в карете.
— Ах! не люблю Франкони, по причине того, что там нечего послушать. Ну, сударь, соглашаюсь я только потому, что так оно выгоднее моей доченьке. Вот и перестану сидеть у неё на шее. Бедная детка, могу ли я сердиться на неё, если ей хочется поразвлечься! Сударь, ну как не повеселиться молодёжи? Так, стало быть, коли вы ручаетесь, что я никому вреда не принесу…
— Никому, — подтвердил Жюль. — Но как же вы возьмётесь за дело?
— Да что тут, сударь. Дам я сегодня вечером господину Ферра-гусу испить настоечки из маковых головок, и он, сердечный, крепко уснёт! А ему это только на пользу, ведь как он мучается, прямо жалость берет. Вот тоже, скажите на милость, выдумает же здоровый человек жечь себе спину, чтобы только избавиться от тика, мучающего его не чаще чем раз в два года. Ну вот, скажу я вам опять о нашем деле, есть у меня ключ от соседской квартиры, что вверху надо мной, а там есть общая стена с той комнатой, где лежит господин Феррагус. Соседка уехала в деревню на десять дней. Так можно проделать ночью дыру в стене, что промежду комнат, и вы тогда вдоволь и наглядитесь на них и наслушаетесь. Есть у меня приятель слесарь, обходительный такой человек, а рассказывает, точно ангел. Он-то для меня сделает все шито-крыто.
— Вот вам для него сто франков, будьте сегодня вечером у господина Демаре-нотариуса по этому адресу. В девять часов вечера акт будет готов, но… ни гу-гу…
— Ладно, сударь, так и будет, ни ку-ку! До свиданьица! Жюль вернулся домой почти успокоенный уверенностью в том, что завтра все выяснится. Вернувшись, он нашёл у привратника письмо, опять безупречно запечатанное.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он жену, хотя их и разделяла некоторая отчуждённость.
Так трудно расставаться с привычками сердца!
— Неплохо, Жюль, — ответила она кокетливым тоном, — не хочешь ли пообедать здесь, подле меня?
— Хорошо, — ответил он и тут же отдал ей письмо. — Вот возьми, это Фукеро передал для тебя.
Клеманс, прежде совершенно бледная, вся покраснела при виде письма, чем причинила Жюлю сильнейшую боль.
— Что это, от радости? — спросил он со смехом. — Долгожданные вести?
— Ах! тут много всего! — ответила она, разглядывая печать.
— Я пойду к себе, сударыня.
Он прошёл в кабинет, где написал брату о своём намерении обеспечить пожизненной рентой г-жу Грюже. Когда он вернулся, то на маленьком столике около кровати Клеманс был уже приготовлен для него обед, и Жозефина ожидала тут же, чтобы ему прислуживать.
— Если бы я была на ногах, с какой радостью я прислуживала бы тебе сама, — сказала г-жа Демаре, когда Жозефина оставила их одних. — Ах, даже на коленях! —
Жюль не в силах был отказать себе в удовольствии поцеловать Клеманс. Но он сделал это не без угрызений совести, он чувствовал себя ничтожным перед этой женщиной, в невинность которой ему хотелось верить, несмотря ни на что! Она испытывала какую-то грустную радость. Чистая надежда светилась на её лице сквозь печаль. Оба они, по-видимому, одинаково страдали оттого, что вынуждены были обманывать друг друга; ещё одно ласковое слово, и, обессилев от страданий, они признались бы друг другу во всем.
— До завтра, до вечера, Клеманс.
— Нет, сударь, до полудня, вы узнаете тогда все, и вы преклоните колена перед вашей женой Ах, нет, тебе не придётся унижаться, нет, я все простила тебе; нет, ты ни в чем не повинен. Послушай, вчера ты жестоко со мной поступил; но, быть может, моя жизнь не была бы такой полной без этой скорби.
— Ты околдовала меня, — воскликнул Жюль, — ты заставляешь меня раскаиваться.
— Бедный друг, судьба сильнее нас, и я не властна в своей судьбе. Завтра мне нужно будет выйти из дому.
— В котором часу? — спросил Жюль.
— В половине десятого.
— Клеманс, — ответил г-н Демаре, — побереги себя, посоветуйся с доктором Депленом и со стариком Одри.
— Лучшие советчики — сердце и мужество.
— Я предоставляю тебе свободу и навещу тебя завтра в полдень.
— Ты не посидел бы со мной немного сегодня вечером? Я чувствую себя совсем здоровой.
Окончив дела, Жюль вернулся к жене, движимый непреодолимым влечением. Любовь его была сильнее всех мук.
На другой день, около девяти часов утра, Жюль вырвался из дому, помчался на улицу Анфан-Руж, взбежал по лестнице и позвонил ко вдове Грюже.
— Ага! вы держите слово! Точны, как заря небесная! — сказала, узнав его, старая позументщица. — Входите же, сударь. Я вам приготовила чашку кофе со сливками, на случай если… — И, закрывая дверь, прибавила: — Ах! с самыми настоящими сливками, надоили эту крыночку у меня на глазах в молочном заведении, что у нас на рынке Анфан-Руж.
— Спасибо, сударыня, мне ничего не нужно. Проводите меня…
— Ладно, ладно, дорогой барин. Пройдите сюда.
Вдова проводила Жюля в комнату, расположенную над её квартирой, и с торжеством показала отверстие величиною с монету в сорок су, просверлённое ночью, с таким расчётом, чтобы оно выходило в комнату Феррагуса в самом высоком и тёмном месте, между узорами обоев. В обеих комнатах отверстие приходилось над шкапами. Незначительные повреждения, сделанные слесарем, не оставили поэтому заметных следов ни с той, ни с другой стороны стены, и в темноте было очень трудно обнаружить эту своеобразную бойницу. Чтобы, дотянувшись до неё, хорошо все рассмотреть, Жюлю пришлось сохранять все время напряжённую позу, стоя на скамейке, которую позаботилась принести г-жа Грюже.