Фея из Кореи

Меркулова Злата

– Цыпленок, ты меня убиваешь! Где же твое чувство стиля? А в чем ты будешь ходить, когда все перепачкается?

– Постираю и дальше носить буду!
– Лиза явно не понимала, в чем не права.

– Запущенный случай, - вздохнул Джун.
– Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты женщина, нежная и воздушная, прекрасная, как цветок персика и игривая, как морская волна?

Цыпленок заслушалась, раскрыв рот, а потом, конечно же, ответила отрицательно.

– Будешь так одеваться - никто кроме меня и не скажет, - веско сказал юноша.
–

И как ты собралась вызвать ревность у своей дорогой подруги?

– Постой, а я думала, что это надо было вчера, чтобы Инна захотела всем доказать, что не ревнует, и уговорила Рому...
– пробормотала девчонка.

– Более странной логики мне встречать не доводилось.

Небольшое раздумье привело к следующим умозаключениям:

– Косметики и аксессуаров, я так понимаю, у тебя здесь тоже нет.

– Не совсем так, - Лиза весело рассмеялась, и Джун почувствовал, что ему стало гораздо легче, и немного расслабился. Значит не все потеряно и есть с чем работать. Дальнейшее показало, что успокоился он преждевременно.

– У меня их вообще почти нет, не только здесь, - развела руками Цыпленок.
– Боди-артом не увлекаюсь, заколки с волос соскальзывают, а шарфики у меня все равно теряются.

– Как же ты жила до сих пор?
– это одновременно и раздражало, и забавляло.
– Ладно, тебе несказанно повезло, что я так добр...рра к тебе. Надо будет заняться твоим перевоспитанием на досуге.

Нужно было что-то делать, а так как находчивости и интеллекта ему было не занимать, то Джун, разумеется, увидел нетривиальное решение.

Пожав плечами, он достал из-под кровати второй чемодан - с одеждой совсем на крайний случай.

Чемоданов у юноши было три. В первом помещалась повседневная изящная, слегка романтичная амуниция. Во втором всякие баночки, краски, техника - он сейчас был пуст, так как всю парфюмерию и все железо он достал и расположил: баночки - на полочке в ванной, раз уж соседка ничего, кроме мыла и шампуня, там держать не хотела и по-корейски читать не умела, а последний привет корейских технологий - в тумбочке.

Третий кофр был самым интересным: в нем он хранил одежду на крайний случай и на совсем крайний случай - на дне расположились нормальные мужские одеяния, если вдруг захочется покрасоваться перед обществом какого-нибудь курортного городка инкогнито; значительную же часть места сверху занимали изумительные по красоте, если бы он увидел их на ком-то другом, но пугающие на нем самом девчоночьи платья. Именно их груду он и вывалил сейчас перед Лизой.

– Это что?
– заикаясь, пропищала Цыпленок. Конечно, такого великолепия она еще не видела.

– Это мой вклад в борьбу с жестокой реальностью. Несу прекрасное в массы как могу. Иногда надрываюсь, - важным тоном заявил Джун. Его увлекало происходящее почти так, как быстрая езда на своей драгоценной крошке.

– Но я-яя не могу!

Его крошка-соседка, наверное, от благодарности сейчас просто таяла. Как все-таки приятно

делать добро! Она еще что-то пыталась возражать, но юноша вручил ей самое подходящее свое платье и затолкал в ванную.

– И все-таки я не могу, - через пять минут Лиза вплыла в комнату в чем-то немыслимом. Это трикотажное розовое платье Джун захватил на совсем уж крайний случай. Оно было коротким, с широкой пышной юбкой и рукавами - крыльями и довольно скромно смотрелось. Конечно, Цыпленку оно было не так коротко, но кто же знал, что этот трикотаж так...

– Да, ты права, тебе не стоит это надевать, - быстро согласился юноша, опасаясь, что скоро по цвету сможет поспорить с платьем.

– Оно миленькое, конечно, но, Джун, я ведь работать собралась. Как я могу испачкать такое замечательное платье. Ванечка меня бы убил! Поэтому у меня и сарафан с собой - рабочий! А это платье... мне оно, наверное, и не к лицу.

– Вот гляжу я на тебя и диву даюсь, - Джун немного пришел в себя.
– Если ты художник - почему так необъективно к себе относишься? Красавицей тебя назвать, конечно, трудно, но хороший наряд и нужное настроение тебя преобразить может.

Махнув на время рукой на проблемы самовыражения своей соседки, Джун смилостивился:

– Иди уж, на время даю тебе разрешение разгуливать в чем тебе угодно. И пусть тебе будет стыдно: ведь ты своим немодным видом бросаешь тень и на меня.

– Это как?
– Лиза почувствовала, к счастью, что он шутит, хотя юноша сам уже был не рад, что дал волю языку, и вопросительно улыбнулась.

– А так. Такая лень заразна. Вот посмотрю я на тебя, посмотрю - и краситься перестану, одежду начну носить обыкновенную и вести себя неженственно. Вот тогда узнаешь, где руки зимуют. То есть раки.

Цыпленок мигом переоделась, хотя ему показалось, что наряд она сложила на его кровать с явным сожалением. А может, у нее просто руки чесались разгладить неровно заправленное покрывало. У самой вон опять гладь зеркала, а не кровать.

– Слушай, ну дай я тебя хоть накрашу?
– Лизе послышалось, будто Джун ее почти умоляла.
– Считай, что ты индеец, который выходит на тропу войны.

– А перья в волосы ты тоже вставишь?
– не сдержала смешка девушка.
– И что подумают Инна с Ромой, когда я явлюсь вся разукрашенная?

– Да там будет и без тебя кому перья распускать павлиньи, - теперь ее соседка была чем-то недовольна и минуту спустя пробурчала.
– Ладно, не хочешь - как хочешь. Заставлять не буду, а то извращение какое-то получается.

– Ну не ворчи, - Лизе пришло в голову, что с соседкой можно тоже покапризничать, как с братьями иногда, и состроила умильную рожицу.
– Я же не говорила, что не хочу.

– Все, Цыпленок, все, я передумала, устала, хочу поработать, и тебе тоже пора, - непостоянство кореянки цвело и пахло. И все-таки она была отличной соседкой - даже такое красивое платье нежно-персикового цвета ей одолжить собиралась.