Фейк
Шрифт:
– Зачем ты это делаешь? – Даня зачарованно смотрит на сгруженные в углу спальни картины, перевернутые холстом к стене. Надо унести их отсюда.
Алекса пожимает плечами:
– Мой отец – сосредоточие власти. Диктатор во плоти. Был им… Иногда я шутила, что он – реинкарнация Гитлера, – шепчет она, и постепенно ее шепот перерастает в шипение. – Я должна была быть идеальной во всем. От прически до макияжа. На фотографиях и в жизни. Он желал мне добра, но не видел, что творит на самом деле. И я начинала задыхаться. Поэтому сбегала в самоволку. Благодаря этим моментам отдыха, или тому времени,
Даня зажмуривается, прогоняя образ матери.
– Звучит ужасно, но смерть отца – это избавление, – еще тише произносит Алекса. – Ты когда-нибудь думал о чьей-нибудь смерти с этой точки зрения? Умер человек и нет проблем.
В голосе Алексы звучит обречённость, словно ее слова – это непреложная истина.
– Ты имеешь в виду врагов?
– Без разницы. Порой мне кажется, что от врагов меньше проблем, чем от родственников, – Алекса поворачивается на бок и складывает ладони под голову.
– Когда человек умирает, возникают другие проблемы. Люди – это сплошное сосредоточение проблем.
Повисает глухая тишина. Лишь их размеренное дыхание, звучащее в унисон. Даня столько лет любовался ее фотографиями, но не подозревал, что у девочки из Инстаграма бродят такие мысли в голове.
– Даня, – Алекса пристально смотрит на него, – моего отца убили, а сегодня ночью пытались убить меня. Мне как никогда нужна помощь друга. Ты со мной?
От столь прямолинейного вопроса Даниил теряет дар речи. Смотрит на Александру, проклиная свою растерянность и нервозность. И шумно выдыхает.
– Да, но… – он говорит медленно, чтобы не заикаться, – ты должна рассказать мне все, что знаешь.
Если уж он заставил Алексу прийти к нему, то больше ее не отпустит.
Глава 6. История Александры Вольф
Даня умудрился приготовить какао с маршмэллоу. Когда влюблен, готов совершить любую глупость, и порой ему кажется, что ради Алексы он готов даже убить.
И вот сейчас она сидит на кровати, натянув на ладони длинные рукава свитера, и крепко держит кружку с какао. А сверху горкой громоздится белая пастила. Как жаль, что он сейчас не может запечатлеть ее на картине. Черные длинные волосы падают на плечи, задумчивый взгляд раскосых глаз направлен в окно. Но он запомнит этот момент до мелочей. А затем нарисует…
– Моя спальня находится рядом с комнатой отца. Раньше он делил ее с первой женой Лизой, которая умерла при родах тройняшек. Галина и Злата выжили, а вот Святослава – третья девочка, нет. Как и Лиза, – Алекса затихает.
Даня делает глоток какао, размякшее маршмэллоу облепляет губы, и он с трудом их облизывает. Боится шелохнуться лишний раз. Боится спугнуть Алексу.
– Я думаю, он очень любил свою Лизоньку. Наверное, поэтому их брак с моей мамой не задался. Мама – сильная женщина, сделала карьеру дипломата в Москве, и не смогла смириться с ролью второй жены. Поэтому вскоре после моего рождения они развелись.
– А ты осталась здесь? – вырывается у Дани. Он сердито прикусывает себе язык.
Алекса утыкается взглядом в кружку и неловко улыбается:
– Для
– Не так уж она и идеальна, – возражает Даня. – Во всяком случае, как мать.
Алекса улыбается:
– Возможно. Но это не убавляло моих стремлений быть такой же. Однако все в пустую… – она на секунду закрывает глаза. – Отец не хотел ничего менять в спальне. Поэтому она единственная во всем доме осталась без ремонта. Старая мебель, старые окна. Мрак полнейший. А так как мы были соседями, то я первая услышала его крики.
Алекса поспешно пьет какао, а затем бесцеремонно вытирает губы рукавом. Но ей не скрыть слезинки, искрящиеся в глазах. Возможно, он смог бы передать этот блеск с помощью перламутра.
– Я забежала в комнату, а там он… Неистовый. Кричит, ломает мебель. Знаешь, чем дольше я его слушала, тем сильнее казалось, что за ним и правда пришли призраки. Лизонька и Святослава. А потом он замер посреди спальни и уже через мгновение выбросился в окно, – она судорожно вздыхает. – В этом время он уже должен был спать, а не… Дальше я плохо помню. Но это сцена навсегда въелась в мой мозг. Он снится мне. Все так же кричит, пытается утащить за собой в окно.
– Ты пережила огромный стресс, – Даня хмурится. – То, что ты увидела… Не каждый сможет вынести.
Алекса ставит недопитый какао на тумбочку и обхватывает колени:
– Его убили.
– Но почему ты думаешь, что это сделал кто-то из твоей семьи?
Она вскидывает на Даниила удивленный взгляд, запоздало пожимая плечами:
– Я так не думаю. Но… с другой стороны, у каждого из нас был мотив. К примеру, Арсений. Он старший в семье. Смерть отца позволила ему встать во главе бизнеса. Наконец он сам может принимать решения и ни с кем не советоваться. А Клим? Раздолбай, повеса, мот. Ты бы слышал их ссоры с отцом. А теперь ему никто не указ, через полгода вступит в наследство и сможет продолжать вести свой разгульный образ жизни, – фыркает Алекса. – Злата – та еще интриганка. Она никогда не скрывала, что ревновала папу ко мне. Ревность – огромная сила… Кто знает, как она повлияла на Злату? Насчет Гали не знаю. Добрее человека я не встречала, но, – Алекса тяжело вздыхает, – у нее есть мечты, которые были несопоставимы с желаниями отца. И я…
– И ты? – спустя время подталкивает ее Даня.
– Про меня ты уже все знаешь, – грубовато отрезает она. – Я была пленницей в собственном доме. И скорее всего мой мотив – самый веский, – горестно шепчет Алекса и прячет лицо в коленях.
Даня отставляет пустую кружку и садится рядом с Алексой. Он провел бы так целый день. Неделю, месяц. И если подумать, то все в его руках, но… Ладони неприятно потеют. Он и так уже злоупотребил своим даром. Осмелился на то, о чем раньше даже думать боялся. Заточить Алексу у себя дома, заставить ее сменить одну тюрьму на другую? Чтобы она возненавидела его? Ни за что!