Фидель Кастро
Шрифт:
Определенное одобрение Кастро вторжения в Чехословакию привело в замешательство пли разочаровало многих «левых» за границей, которые сначала приветствовали кубинскую революцию, а затем и Пражскую Весну, как тот же прорыв постсталинской ортодоксии. Тогда и сейчас многие комментаторы видят в этом часть настоящей политики, диктуемой под советским давлением [122] . Но если обозревать событие в свете внутренних проблем кубинского режима, поддержка Кастро вторжения принимает новые размеры. Реформы чехословацкого руководства, как доказывал Кастро, представляли собой увеличение размеров децентрализации и рыночных механизмов, разрешенных Советским Союзом в середине шестидесятых. Суд над «мелкофракционностью» был направлен непосредственно против местных сторонников таких мер, в то время как революционное направление в марте постановило устранить оставшийся частный сектор и «черный» рынок, угрожавшие предоставлением преимуществ рынку на Кубе с черного хода.
122
E.g., Bourne P 1987 Castro: a Biography of Fidel Castro. Macmillan, London, p. 271; and to some extent Szulc 1987 pp. 504 — 5
С
123
GWR, 25 Aug. 1968
Поэтому у Кастро были свои причины для поддержки вторжения по Варшавскому договору. Хотя он и очень критиковал советскую внешнюю политику, он ясно ощущал себя ободренным их повой решительностью предотвращать любые последующие разделения внутри блока, которые подвергли бы Кубу опасности. В то же время он приветствовал вмешательство в той мере, пока это восстановит политическое единство Восточной Европы и покончит с разъединяющим опытом экономических реформ, берущих начало в Советском Союзе. В любом случае у Кастро не было большего выбора, чем поддержка советских действий. Все сильнее изолированный заграницей, с истрепавшейся партизанской стратегией и оседланный огромным торговым дефицитом, кубинский режим не мог потерять советской поддержки.
В таких обстоятельствах кампания 1969 — 70 года по производству 10 млн тонн сахара стала для Кастро и революционного руководства последней, почти отчаянной попыткой накопить ресурсы для развития острова и сохранить независимость в определении их политики. Как сказал известный дореволюционный коммунист и руководитель иностранных отношений Карлос Рафаэль Родригес: «10 млн тонн урожая сахара обеспечат нашей стране второе освобождение» [124] . Кампания также являлась апофеозом модели мобилизации, принадлежавшей Кастро, доказавшего, что нравственная решимость может двигать горы. Па успех кампании были поставлены репутации и Кастро и всего режима. Вся нация была поднята для выполнения задачи, и вся остальная экономическая деятельность подчинялась ее достижению. Действительно, урожай в 10 млн тонн стал скорее политической, чем экономической целью. В речи 18 октября 1969 года он заявил: «Десять миллионов тонн сахара представляют собой гораздо больше, чем тонны сахара, гораздо больше, чем экономическую победу; это испытание, моральное обязательство перед страной. И именно потому, что это есть моральное обязательство, мы не можем потерять ни грамма из этих десяти миллионов тонн… Если десять миллионов топи будут меньше на один фунт, мы заявляем всему миру, что это станет поражением, а не победой» [125] . Кампания также разрабатывалась для поднятия духа кубинцев во время, когда напряжение, вызванное работой и продажей продуктов по карточкам, стало выходить на поверхность. Рабочим в большей степени приходилось отказываться от пользы заработной платы, выигранной ими в начале Революции, взамен на ограниченный круг свободных государственных услуг. Неоплаченное сверхурочное время пли «добровольный труд» стали обязательными, тогда как материальные стимулы заменились моральными, такими как привилегии, распространяющиеся на образцовых рабочих, составляющих часть «Передового движения рабочих». Увеличилась не производительность, а прогулы. Казалось, будто Кастро надеялся, что великая сахарная кампания вновь разбудит дух Плайя Хирон и сделает лишения терпимыми.
124
Bohemia, 13 June 1969
125
GWR, 26 Oct. 1969
В обычном для него стиле Кастро показывал пример нации, по четыре часа в день во время поры сбора урожая срезая сахарный тростник. Сезоны посадки и сбора расширили для увеличения урожая, празднование Рождества было отложено. Но с течением времени становилось ясно, что цель не будет достигнута. В мае 1970 года Кастро допустил, что урожай не составит 10 миллионов
126
Dominguez 1978 pp. 177 — 8
26 июля 1970 года, в годовщину акции в Монкада, Кастро предстал перед огромной толпой, чтобы произнести одну из самых важных речей в своей карьере. Без вступления он приступил к поражающей критике управления кубинским обществом в прошедшем десятилетии. Возвращаясь к попыткам режима одновременно поднять и жизненный уровень и накопить капитал, ом сказал: «Мы оказались не в состоянии вести так называемое одновременное сражение. И фактически, героические усилия поднять производство, увеличить покупательную способность отразились в нарушениях в экономике, в спаде производства в других отраслях и, в общем, в усилении наших трудностей».
Просмотрев длинный список экономических показателей, Кастро продолжал: «Мы собираемся начать с указания ответственности всех нас (руководителей) и моей особенно за все эти проблемы». Затем он сделал скорее риторическое предложение, чем то, которое мог бы ожидать парод Кубы от нового руководства, на которое толпа предупреждающе закричала о несогласии, и, как будто пристыженный этой демагогической ошибкой, Кастро заметил, что было бы лицемерием с его стороны притворяться, что он хочет подчиниться.
Тем не менее он продолжал: «Я верю, что мы, лидеры Революции, во время нашего ученичества обошлись слишком дорого. И, к сожалению, наша проблема — это результат нашего невежества. Слишком долго мы ошибались, преуменьшая сложности и проблемы, с которыми сталкивались. Мы должны начать все заново (руководство), так как верно то, что существуют товарищи, которые выдохлись п сгорели дотла; они потеряли энергию, они не могут дальше нести бремя на своих плечах».
Закончив критику руководства, Кастро затем приступил к описанию перемен, какие он хотел бы видеть. Он призывал к более демократическому совещанию на уровне состава лидеров. Он также убеждат в большем делегировании власти среди партийного руководства и глубоком пересмотре общей направленности Революции. Вспоминая штурм Монкада, партизанскую войну и вторжение на Плайя Хирон, он заметил: «Легче выиграть двадцать войн, чем битву за развитие. Борьба сегодня ведется не против людей, если это не мы, а против объективных факторов: мы сражаемся против прошлого, мы сражаемся с продолжающимся присутствием этого прошлого в настоящем, мы сражаемся против ограничений всех видов, но, говоря искренне, это величайший вызов, когда-либо брошенный нам в жизни, и величайший вызов, с каким когда-либо сталкивалась Революция» [127] .
127
Granina, 27 July 1970
Речь Кастро была одновременно очень личной, поучительной и нормативной. Существует немного других примеров глав государств, кто бы так определенно открыл собственные недостатки и неудачи. Делая так, Кастро смог обернуть поражение почти в достоинство. Но его речь также ознаменовала конец эпохи. Многозначительным являлось то, что Кастро пришлось возвращаться на трибуну после того, как он закончил говорить, так как он забыл, что часть его речи связана с памятью о Че Геваре. На самом деле модель Че Гевары о «пропуске» стадий роста путем моральной мобилизации, к которой Кастро вернулся в середине шестидесятых годов, теперь была тихо похоронена. Ее провал произошел не столько как следствие неудачной сахарной кампании или советского давления, сколько из-за растущего кризиса в кубинском обществе. Несмотря на лесть Кастро толпе, проявлялись признаки недовольства направлением, взятым Революцией.
Самым ясным показателем ненормальности ситуации были распространяющиеся по всей стране прогулы; сам Кастро заметил, что в августе и сентябре 1970 г. около 20 % рабочих отсутствовали в любой установленный день, тогда как в августе 1970 года в Ориенте 52 % работников сельского хозяйства не явились на работу [128] . Стало ясно, что ораторские связи Кастро с народом и его почти ежедневный контакт с обыкновенными людьми не заменяли организованную систему совещаний. Низкий уровень производительности выявил также то, что моральные стимулы не оказывали действия и что многие рабочие больше не откликались на постоянные призывы к патриотизму. Существовало явное несоответствие между огромными кампаниями, такими как сбор 10 миллионов тонн сахара, за которую кубинцы взялись искренне, и ежедневными попытками увеличения производительности. Более того, выявилось, что бесплатные услуги, оказываемые режимом в областях здравоохранения, образования, транспорта, социальной безопасности и даже в местной телефонной связи, были недостаточными для компенсации нехватки товаров в магазинах и неудобств повседневной жизни.
128
Dominguez 1978 pp. 275 — 6