Филарет – патриарх Московский. Часть 2
Шрифт:
– Я ещё всех вас переживу. Осерчал немного царь. И что? В первый раз, что ли? За Владимиром Андреевичем сила. Не сможет царь его казнить и нас не за что. Нет за нами крамолы и корысти, акромя землицы побольше отхватить. Так, то не грех. Все рвут, и мы рвём. За это и глотки в думе грызём. Да за честь родов стоим и ту честь поднимаем.
– Знаем мы, как вы поднимаете, – усмехнулся Захарьин. – Книги переписываете. Вон, Федька мой одного дьяка изобличил, так такого же поставили и писцов заменили, что гнушались правду вымарывать, да лжу вместо черкать. И первый там сам казначей, сродственник
– Не суди, и сам не подсудным будешь! – мрачно пробормотал тесть.
–
– Так видно сие простым глазом, раз Фёдор мой узрел, едва книгу открыл. А кто другой откроет? Глазастей Федьки…
– Ладно тебе. Не учи учёных. Не об том сейчас речь.
– А об чём? – едва не выкрикнул обозлённый на тестя Никита. – Если хочешь, чтобы я упросил Федьку разжалобить царя и простить тебя, то этого я делать не буду, ибо спрашивал уже его сразу после братчины. Он отказался.
– Почему? – удивился и даже обиделся Горбатый.
– Он сказал, что ты не любишь его и не любил никогда.
– Не любишь? А за что его любить? Он не девка чай! Или девка?
Захарьин вскочил.
– Знаешь, что, Александр Борисович! Если бы не был ты тестем моим, ткнул бы тебе ножом в глазницу.
Встал и Горбатый.
– Если бы ты не был моим зятем, я бы плюнул на тебя и растёр. И только мокрое место от тебя и осталось. Ради кого я в думу прорывался, с роднёй своей «срался», да с Вельскими роднился? Ради семьи. Ради семьи и сейчас прошу. Пусть замолвит слово. Долго ждать милости царской. Обойдут нас Шуйские, да безродные. Кончилось ваше время! Всё! Нету вашей заступницы. Кончилось время Кошкиных-Захарьиных! Сожрут вас князья и бояре. И один Федька ваш не справится. Одно дело царю на ухо шептать, а другое против думцев да митрополита вставать. Вот помрёт Макарий, кто встанет? И что тогда будет? Царская власть, – она ничто в сравнении с духовной. Не Иван правит, а митрополит. Как скажет, так и будет. Монастыри даже воев больше выставляют, чем бояре. Надо будет, сметут царскую власть и не заметят. Подумаешь, помазанник! Как помазали, так и размажут!
Горбатый смотрел зло и трезво. Он, запыхавшись от долгого крика, тяжело дышал, переводя дух. Захарьин смотрел на тестя тоже неприветливо, но злоба на него уже прошла. Он понимал, что тесть прав. И как бы не соперничал Горбатый с его братьями, допущенными к распределению земель, по-своему он был прав. Без верных воев в этой войне всех со всеми, развернувшейся в Московии со смертью царя Василия, его роду не выжить.
– Хочешь просить, сам приходи и проси, – буркнул Никита.
– Я! Просить! – вскрикнул князь. – Да ты совсем оборзел, как я погляжу! Сколько лет с моих рук ели и пили, а теперь я у твоего щенка просить должен о своей жизни? Да, чтоб вы все сдохли, безродное семя!
– Мой род сам поднялся! – возвысил голос Захарьин. – Отцы и пращуры наши делами своими род поднимали и царям служили. Всегда рядом были.
– Ага! Новгород ограбили! Скольких знатных людей загубили! Крамолу они выжигали! Тьфу! Мошну набивали!
Горбатый плюнул.
– Знаешь, что, – вдруг сказал Захарьин. – А попрошу ка я Фёдора за то, чтобы он на тебя
Князь сел на лавку, раскрыл рот и попытался вздохнуть, но как рыба, не имеющая лёгких, только шевелил губами. Его мощное тело задёргалось от спазм, глаза закатились, и князь Горбатый повалился на бок.
– Эй! Эй! Кто там! – крикнул зять, вскакивая из-за стола.
На шум вбежали слуги и засуетились вокруг хозяина. Захарьин ни во что не вмешивался. Он, грешным делом, подумал, что если сейчас тесть загнётся, то часть имущества и земель отойдут дочери, то бишь, его жене. Тесть не редко говорил об этом на разных пьянках-гулянках. В своих дочерях тесть души не чаял. Однако суета слуг увенчалась успехом и Александр Борисович вдруг резко вдохнул, захрипел и продолжил дышать глубоко и громко. Его посадили, привалив спиной к стенке. Князь долго смотрел на Захарьина, молча восстанавливая дыхание, потом неожиданно сказал, как каркнул: «Дурак!».
Никита Романович вздрогнул.
Только через несколько десятков вздохов и выдохов тесть снова смог говорить.
– Пошёл вон, – сказал Александр Борисович Горбатый еле слышно. – И чтобы ноги твоей в моём доме не было.
Захарьин послушно и с облегчением вышел из княжеской трапезной, мысленно трижды прочитал короткую «Иисусову молитву», и, выйдя на присыпанное мелким, продолжавшим падать снегом крыльцо, трижды перекрестился, глядя на тускло просвечивающее сквозь мутное небо солнце.
– Ну и слава Богу, – сказал он, садясь в седло своего аргамака. – Не лёг грех на душу.
Он ударил коня под бока пятками и выскочил за ворота княжеской усадьбы.
* * *
– Ну и где ты был? – обиженно спросил государь. – Хотел сбежать?
– Хотел бы сбежать, сбежал, – сказал попаданец, вспомнив фильм «Брат». – Чего кричишь, как резаный?
– Ха! Так я и есть «резаный»! И тобой, между прочим, как ты любишь говорить, Федюня!
Тон Ивана Васильевича был издевательским.
– Сам виноват! Нечего палками махать. Как самочувствие?
– Болит, – сморщил лицо государь.
– Будет болеть, – кивнул головой Фёдор. – Я тебе могу иголки поставить, но эти точки ещё и на другие органы влияют. Можно навредить. Может потерпишь?
Иван Васильевич снова поморщился и махнул рукой.
– Потерплю. Впервой раз что ли в тело железом тыкают?
– Да! Всё хотел тебя спросить, про твои шрамы на спине и на животе. Откуда они?
Попаданец знал историю этих отметин, но ему нужен был переход на нужную ему тему.
– Ну, как? Я же воевал!
Попаданец удивился.
– И что, тебя не кому было прикрыть?
Царь хмыкнул.
– И прикрывали. Ежели б не прикрывали, быть бы мне убитому трижды. Два раза Горбатый Александр Борисович спасал, один раз твой отец. У стен Казанских. За три похода, три раны.
– Горбатый, это которого ты в Ругодив сплавил? – спросил Попаданец – Который типа «дед» мой?
– Его, – вздохнул государь.
– И за что ты его выпер из Москвы?
Царь посмотрел на Фёдора, поморщился и снова вздохнул. Попаданец тоже смотрел на него, но с ожиданием.