Философия достоинства, свободы и прав человека

Мучник Александр Геннадьевич

Итак, охота на людей — вот тот сквозной, вневременной фактор, который предопределил формирование и процесс неизменного воспроизводства ментальной матрицы многочисленного и разношерстного населения империи на разных стадиях своего исторического бытия. Страх перед этим зловещим фактором в качестве тяжких оков в конечном итоге и объял весьма многоликое население в одну племенную общность под названием российский народ. В полном соответствии с жестоким образом его бытия преимущественно оформилось его равнодушие, бездумность и бесчувственность к боли и страданиям друг друга. Подобное положение вещей усугублялось основным принципом организации власти в Российской империи, которое нашло своё наиболее образное выражение в постулате: «Внизу — власть тьмы, вверху — тьма власти». Я бы лишь уточнил последний тезис: вверху тьма тёмной власти. Показательный пример последовательного воплощения этого принципа в жизнь приведен в книге «Царь и царица». В частности, её автор В.И. Гурко упомянул случай, когда в 1900 г. Государственный совет империи выступил с инициативой об отмене права волостных

судов приговаривать лиц крестьянского сословия к телесному наказанию. Как подчеркнул сенатор: «На означенном мнении Государственного совета Николай II резко написал: «Это будет тогда, когда я этого захочу»». А ведь речь шла ни мало, ни много как об основных принципах защиты достоинства многомиллионного населения империи. Но в том-то и дело, что достоинство человека в Российской (большевистской) империи всегда было предметом личной прихоти её владык.

Но хуже всего в жизненном пространстве Русской Системы приходилось национальным меньшинствам. Они никакого легального влияния на внутреннюю политику державы не имели, поскольку им изначально отводилась лишь роль пассивного объекта любой политики. Френсис Фукуяма по этому поводу довольно деликатно заметил: «Конечно, в значительной мере этническую и националистическую напряженность можно объяснить тем, что народы вынуждены жить в недемократических политических системах, которых сами не выбирали». Как известно, в России национальные меньшинства никакого отношения к формированию приемлемой для себя архитектоники державного бытия не имели. Форма правления, государственное устройство и политический режим в стране были жестко заданы объективным стечением исторических условий и геополитических обстоятельств. Посему тем из инородцев, кому выпала незавидная участь жить в душной атмосфере российского самодержавия, глотком свежего воздуха казалась любая форма политического протеста против абсолютной монархии, которая в тех исторических условиях воспринималась ими, помимо всего прочего, также и в качестве абсолютного торжества великорусского шовинизма.

Очевидно, что тот безумный террор, который был развязан против видных сановников и даже первых лиц Российской империи, был обусловлен не только потребностью в абстрактной демократизации общественной жизни, но и необходимостью в защите своего человеческого достоинства от национального гнета. Осознание своего человеческого достоинства, тем самым, обретало этническую основу, а последняя — форму политического протеста общедемократического характера. Разумеется, что все подобного рода поползновения на основы основ вызывали не только адекватный ответ со стороны российского государства, но и весьма неадекватный — со стороны русского этноса. Отсюда неизбежной реакцией на любой политический протест становилось усиление великорусского шовинизма, который находил своё проявление в пароксизмах (приступах) этнической ненависти и апологетике этнического превосходства, что приводило к новому витку напряжения во взаимоотношениях между разноплеменными подданными единой и неделимой державы.

Именно эти процессы стали основной причиной зарождения монархических и одновременно националистических движений, нашедших своё воплощение прежде всего в таких организациях, как «Союз Русского Народа» (1905) и «Союз Михаила Архангела» (1908), которые, наряду с другими им подобными, вроде «Русской Монархической партии», «Союза Русских Людей», «Союза борьбы с крамолой», «Совета объединенного дворянства», «Русского Собрания», «Двуглавого орла» и т. д., получили в публицистике тех лет обобщенное наименование черносотенных, а их участники — черносотенцев. Черносотенное движение приобрело в России такой размах и популярность, что позволило склонному к высокопарной фразе председателю Совета министров Российской империи П.А. Столыпину воскликнуть: «Не черная сотня, а черные миллионы!». Он был абсолютно прав: именно эти черные миллионы и стали впоследствии железобетонной опорой большевистского абсолютизма, то есть абсолютного господства невежественного большинства, окрасившего в кроваво-красный цвет все последующие времена нашей истории. Черное и красное, красное и черное в былом России — далеко не произвольное сочетание цветов; во всяком случае, в её истории им пришлось сыграть гораздо более трагическую роль, чем в судьбе главных героев знаменитого романа французского писателя Стендаля /урождённый Анри Мари Бейль/ (1783–1842) «Красное и черное».

Этому негативному процессу, набирающему со временем заметное ускорение, способствовало также и то, что государство в силу уже самого своего имперского, самодержавного характера было лишено какой-либо системы сдержек и противовесов как со стороны институтов гражданского общества внутри страны, так и со стороны внешнего мира. Подобное государство, по сути, представляло собой устрашающую самодовлеющую силу, этакую железную пяту, которая, образно говоря, неизменно нависала над судьбой всех тех, кого история расселила на соответствующей территории. На эту принципиальную особенность имперского бытия обратил внимание лауреат Нобелевской премии мира, Государственный секретарь США (1973–1977) Генри Киссинджер. Так, он отмечал, что путь к имперскому статусу ведёт к загниванию самой страны, поскольку с течением времени претензия на всемогущество разрушает какие-либо внутренние барьеры сопротивления бесправию, тирании и вседозволенности. «В империях с долгой историей любая проблема превращается в проблему внутреннюю, поскольку внешний мир уже не является для неё противовесом». Такие проблемы, несомненно, переживала и Российская империя: её никто не мог вразумить в отношении абсолютного бесправия её народонаселения в целом и национальных меньшинств в частности. Правящий же класс империи загонял эти проблемы в глухой угол, из которого они с невообразимым грохотом вырывались лишь во времена различных смут и потрясений.

Очевидно, что в тех странах, в которых держава, пронизанная традицией невежества, бездумно, жестоко и безответственно обходилась со всем своим народом, наиболее травмированной оказывалась психика, в первую очередь, её национальных меньшинств. Когда внутри необъятной страны, по

сути, некому было замолвить слово о несчастной судьбе её коренного населения (заметим: рабство в стране было формально упразднено лишь в 1861 г.), кому какое дело было до каких-то там инородцев и иноверцев? Потому-то во все периоды смутного времени они первые и становились объектами манипуляций со стороны противоборствующих политических сил не только в стране, но нередко и далеко за её пределами. А на фоне бездумного, порядком люмпенизированного населения, как правило, — и его первыми жертвами. Именно на представителях национальных меньшинств и иноверцах преимущественно и вымещали свою злобу бессильные противостоять своей партии власти (царя-батюшки и православной церкви) простодушные подданные империи. Подобная форма жестокости на территории державы, которую вовсе не случайно именовали «тюрьмой народов», имела, таким образом, свои глубокие исторические и психологические предпосылки. Последние подспудно формировались в ходе той национальной политики, которую на протяжении веков империя культивировала по отношению к тем или иным этносам и религиозным общинам.

Исследовавший эту проблему по отношению, например, к традиционной жертве российского самодержавия первый президент Израиля Хаим Вейцман писал, что «читая год за годом мудреные указы, которые дождём сыпались из Петербурга, можно было подумать, что вся громадная машина Российской империи была создана с единственной целью — изобретать и усложнять правила и установления, ограждающие существование своих подданных-евреев». Естественно, что столь целенаправленная политика правителей империи оказала самое пагубное воздействие на поведение большинства её обитателей. Первая волна еврейских погромов прокатилась по России в 1821, затем в 1859, а потом и в 1871 гг. Однако самый массовый характер они приобрели в 1881-83 гг., после зверского убийства Александра II. Роль правительства в инспирировании этих эксцессов ненависти не вызывала сомнений. О трагических последствиях подобной погромной политики как всегда не думалось. На сей счёт известный российский правовед А.Ф. Кони приводит в своих воспоминаниях пророческие размышления экс-министра внутренних дел Российской империи М.Т. Лорис-Меликова, высказанные последним во время их встреч в Висбадене (Германия) летом 1884 г.: «Погромы евреев, цыган и «шелапутов», о которых телеграфируют в немецкие газеты, — предвестники ряда будущих безобразных и диких бунтов. Гораздо, однако, опаснее возможность разложения на составные части России». Можно смело утверждать, что сей государственный муж как в воду глядел: именно погромы и стали грозной предтечей будущего распада империи.

Погромы развращают любой народ, будят в нём безумное начало. А безумие порождает разрушение всего и вся, в том числе и самой основы своего существования — культуры, религии, общества, государства. Именно в этот период началось массовое бегство подданых Российской империи еврейского происхождения. В частности, за 1870–1890 гг. в США выехало 176.900 российских евреев. К 1905 г. их число достигло 1 миллион 300 тысяч человек. И хотя доля еврейского населения в Российской империи не достигала и 4 %, но 48 % всей эмиграции в США и 44 % вообще всей эмиграции из России осуществлялось именно за счёт евреев. С конца 19 века увеличилась эмиграция российских евреев в Канаду. За 1898–1920 гг. в эту страну выехало порядка 70.000 российских евреев. Примерно столько же евреев иммигрировало до 1914 года в Палестину. Всего же за 1881–1912 гг. из России эмигрировало 1 миллион 890 тысяч евреев, из них 84 % обосновались в США, 8,5 % — в Англии, 2,2 % — в Канаде и 2,1 % — в Палестине. Люди бежали от унижений, побоев, грабежа и смерти. Благодаря бегству они их избежали. Оставшиеся в Российской империи поплатились за свою привязанность к почве самым жестоким образом.

Здесь уместно привести размышления великого гуманиста и писателя земли русской Л.Н. Толстого о печально известном еврейском погроме, который имел место 6–7 апреля 1903 г. в столице Бессарабии Кишинёве. Число его жертв достигло 49 убитых и 586 раненых; разрушению подверглось более 1500 домов (более трети от всех домовладений Кишинева). Автор «Войны и мира» не смог обойти молчанием эту позорную страницу нашей истории. Мимо его внимания не ускользнула та черта национального характера российского народа, которая проявлялась в повышенной готовности по первому призыву, косвенному намеку, движению брови лидера партии власти начать травить, избивать, преследовать те или иные национальные, религиозные или языковые меньшинства. На фоне всеобщего помешательства на почве этнической ненависти голосом вопиющего в пустыне прозвучало обращение к православному люду архиепископа Волынского Антония /в миру — Алексей Павлович Храповиицкий/ (1863–1936): «Жестокие кишиневские убийцы должны знать, что они посмели пойти против Божественного Промысла, что они стали палачами народа, который возлюблен Богом». Но быть палачом ненавистных инородцев оказалось столь сладострастным занятием для многочисленных приверженцев российской партии власти, что мнение Бога, как собственно и озвучившего его известного богослова, не возымели никакого воздействия на их замутненное погромной горячкой сознание. Для них наместниками Бога на земле давно уже стали лидеры партии этнической нетерпимости, которые по субъектному составу полностью совпадали с власть предержащими империи.

Последнее обстоятельство не ускользнуло от внимания Толстого. Описывая пережитое потрясение от зверского избиения своих соотечественников еврейского происхождения в Кишиневе, Лев Николаевич писал: «В особенности я почувствовал ужас перед главным виновником — нашим правительством с его духовенством, которое будит в народе зверские чувства и фанатизм, с его бандой чиновников-разбойников». Кишиневское преступление — продолжает автор — это только прямое следствие пропаганды лжи и насилия, которую российское правительство ведёт с такой энергией и настойчивостью. Подобно турецкому правительству во время армянской резни, российское, по утверждению писателя, остается совершенно индифферентным к самым ужасным актам жестокости, когда эти деяния отвечают его интересам. Таким образом, великий гуманист прямо указал на катализатор этнической ненависти и резни в империи — целенаправленную политику партии власти.