Философия достоинства, свободы и прав человека
Шрифт:
С П. А. Столыпиным можно было не соглашаться в отдельных вопросах, но нельзя было не преклоняться перед его искренностью и заботами о пользе России».
А вот как описал П.Г. Курлов положение П.А. Столыпина, предчувствовавшего свою отставку, накануне его убийства 1 сентября 1911 г.: «На мое указание, что по возвращении в Петербург я буду просить его разрешения сделать несколько перемен в личном составе розыскных учреждений, П. А. Столыпин сказал: «Это вам придется делать уже без меня. — И на выраженное мной удивление продолжал: — По здешней обстановке вы не можете не видеть, что мое положение пошатнулось, и я после отпуска, который я испросил у Государя до 1 октября, едва ли вернусь в Петербург председателем Совета Министров и министром внутренних дел». Действительно, признаки, о которых говорил П.А. Столыпин, существовали. Лучшим барометром, определяющим прочность положения
И, наконец, размышляя о роли личности в истории, в частности, о возможной роли Столыпина в спасении бесконечно дорогого ему Отечества П.Г. Курлов писал: «Я понял, что Императорской России грозил близкий конец и что, к несчастью, нет ни одного человека, который мог бы предотвратить неизбежную катастрофу. Невольно встал в моей памяти покойный П. А. Столыпин: его ум и сильная воля могли бы еще предотвратить крушение государственного корабля, но не было человеческих сил вызвать из могилы бесстрашного русского витязя. На смену ему пришли пигмеи, бездарные, безвольные, сами не знавшие, в какую сторону им надо идти».
Очень высоко характеризует незаурядную личность П.А. Столыпина в качестве выдающегося государственного деятеля его преемник на посту председателя Совета министров Российской империи Владимир Николаевич Коковцев (1853–1943). В частности, в своей книге «Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг.» он привёл следующий очень яркий эпизод выступления Столыпина в качестве главы правительства на закрытии первого заседания Государственной думы II созыва: «Столыпин совершенно правильно не захотел, чтобы последнее слово осталось за бунтарскими призывами к свержению правительства, а тем более у кого-нибудь могла возникнуть мысль о том, что правительство струсило и растерялось. Он снова вышел на трибуну, рискуя снова услышать те же дерзости, которые так часто раздавались по его адресу в первой Думе. Его выступление было очень краткое, но дышало такой силой и таким сознанием достоинства, что не раздалось ни одного дерзкого окрика, и я хорошо помню и сейчас, как зала затихла, и думается мне, что с этого дня всем стало ясно, что в правительстве есть воля и что оно будет бороться за свое достоинство и с ним не так-то легко справиться. Конец этого второго выступления Столыпина стал на самом деле историческим, и многие помнят его вероятно и теперь. Он сказал, заканчивая свою вторую речь: «Все Ваши нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти, паралич и воли и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти — «руки вверх». На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить тоже только двумя словами — «не запугаете»». По утверждению автора воспоминаний в парламенте именно этого созыва прозвучали и другие, ставшие впоследствии знаменитыми, исторические слова Столыпина: «Вам нужны великие потрясения. Нам же нужна великая Россия».
Да, несомненно, П.А. Столыпин был выдающимся государственным деятелем, занимавшим при этом второе после главы государства место — главы правительства — в системе государственного управления царской России. А потому защитить и сберечь его во благо империи могло только одно лицо. О том, кто более всего с государственной точки зрения должен был быть в этом заинтересован, а главное способен был это сделать в России, надеюсь, читателям объяснять не надо. Однако, именно в это время и вырабатывается практически официальная державная формула: главные враги России — «студенты, жиды и поляки!». Разумеется, подобная политика первого лица державы не оставалась секретом Полишинеля для многих подданных империи, и в первую очередь мастеров политического сыска и провокаций. Суд присяжных, как известно, Бейлиса оправдал, но оставил при этом в подозрении всё российское еврейство. И как заключает Г.Т. Рябов по сему поводу, «заказ Департамента полиции и разного рода «сил» был выполнен безукоризненно, точно и в срок». А далее историк пишет: «А теперь подытожим сказанное. Непродуманная политика царского правительства XIX — начала XX века в отношении евреев толкнула многих из них в объятия революции всех мастей и всех проявлений, в том числе и в самые жутковатые объятия — Владимира Ильича Ленина». Непродуманная политика, как известно, имеет своим результатом непредвиденные и
Теперь уже понятно, что бикфордов шнур под громоздким зданием огромной империи должен был рано или поздно возгореться всепожирающим пламенем. Но роковое бремя поджигателя, как это не парадоксально звучит, сам того не ведая, взвалил на себя последний русский император. Такова, увы, злая ирония той самой традиции невежества, главным проводником в жизнь которой, собственно говоря, и вознамерилось стать то самое лицо, которое более всего могло удовлетворить погромные потребности российского народа. И удовлетворил. Потому-то по логике этой традиции и пал одной из первых жертв своей же целенаправленной политики, ибо забыл мудрую русскую поговорку: не копай яму другому — сам в неё попадешь! Предусмотрительным советам лучших государственных умов империи, например, таких, как С.Ю. Витте и П.А. Столыпин, не внимал, более того, недолго думая отправлял их в отставку или, что ещё хуже, на тот свет.
Вот как объяснял подлинную причину краха России один из наиболее вдумчивых и достойных её судебных деятелей — А.Ф. Кони: «Мне думается, что искать объяснения многого, приведшего в конце концов Россию к гибели и позору, надо не в умственных способностях Николая II, а в отсутствии у него сердца, бросающегося в глаза в целом ряде его поступков… Достаточно, наконец, вспомнить равнодушное отношение его к поступку генерала Грибского, утопившего в 1900 году в Благовещенске-на-Амуре пять тысяч мирного китайского населения, трупы которых затрудняли пароходное сообщение целый день; или равнодушное попустительство еврейским погромам при Плеве; или жестокое отношение к ссылаемым в Сибирь духоборам, где они на севере обрекались, как вегетарианцы, на голодную смерть, о чём пламенно писал ему Лев Толстой…
Этим объясняются жестокие испытания законному самолюбию и чувству собственного достоинства, наносимые им своим сотрудникам на почве самомнения или даже зависти… Таковы отношения к Витте, таковы, в особенности, отношения к Столыпину, которому он был обязан столь многим… Неоднократно предав Столыпина и поставив его в беззащитное положение по отношению к явным и тайным врагам, «обожаемый монарх» не нашёл возможным быть на похоронах убитого, но зато нашёл возможным прекратить дело о попустителях убийцам…
Трусость и предательство прошли красной нитью через все его царствование».
Оценивая подобным образом отношение царя к П.А. Столыпину Кони оказался безусловно прав. Его вывод подтверждает В.Н. Коковцев, который будучи назначенным главой правительства после убийства Столыпина, имел продолжительный разговор с императрицей Александрой Фёдоровной (1872–1918), из уст которой услышал следующую сентенцию о покойном: «Слушая Вас, я вижу, что Вы все делаете сравнения между собою и Столыпиным. Мне кажется, что Вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало… Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить Вам место, и что это — для блага России». Весьма прискорбный разговор, из которого Коковцев вынес устойчивое впечатление, что «о Столыпине, погибшем на своем посту, через месяц после его кончины уже говорили тоном полного спокойствия, мало кто уже и вспоминал о нем, его глубокомысленно критиковали, редко кто молвил слова сострадания о его кончине».
Учитывая мнение многих современников той трагической эпохи, что, возглавляй в 1917 г. правительство Российской империи такой сильный государственный деятель, как П.А. Столыпин, то страна несомненно избежала бы той государственной и цивилизационной катастрофы, которая в итоге февральско-мартовских событий беспощадно постигла и нанесла столь непоправимый ущерб российскому народу. В этом случае оное свидетельство, приведённое В.Н. Коковцевым, невозможно оценить иначе, как явное предательство царствующей четой памяти выдающегося государственного деятеля, верного слуги престола, положившего свою жизнь на алтарь служения России её монарху. На мой взгляд, между предательством и катастрофой в истории, как правило, существует явная или скрытая, но всегда неизменно трагическая причинно-следственная связь.
А трусость и предательство, как мы уже упоминали, — самые яркие и отличительные черты традиции невежества. Думается, что именно эти качества прошли красной нитью практически через все «царствования» и последующих правителей этой злосчастной державы. Историческая вина практически всех владык Российской империи, в том числе и в её «большевистской редакции», а также её наследников в виде некоторых постсоветских осколков этой великой державы состоит в полном пренебрежении и равнодушии к правовому просвещению своего народа.