Философский камень Северуса Снейпа
Шрифт:
— Это как? — В первый же вечер после оправдательного приговора, не находя слов, растерянно спросил Северус, по привычке заняв кресло в рабочем кабинете у заместительницы. Ощущение тотального непонимания происходящего сопровождало его уже не первый день, и он наблюдал за творящимся безумием, постоянно спрашивая себя, реально ли все это.
— Какое красноречие, директор. Но я поняла вопрос. Мы ещё год назад догадались, что это ваше показательное убийство на публику — лажа какая-то, а теперь просто убедились, что это был очередной идиотский план Дамблдора.
— И кто был в курсе?
— Все деканы и Поппи…
— Разумеется, это все объясняет…
Это действительно проливало свет на то, почему год, при всей бестолковости, был сравнительно терпимым.
— И что, вот это — всё? Вот так, просто закончилось?
— Ну, как же "всё", вам теперь нового преподавателя по Защите искать, и по магловедению. Школьников маглорожденных собирать, ловить тех, кто письмо в прошлом году не получил, перекраивать под них программу учебную, фонды на ремонт осваивать. Не думайте, что я все на себе тянуть буду, годы не те…
— Да нет, я имел в виду — в общем? Что делать дальше?
Макгонагалл выглядела обескураженной:
— Как "что делать"? Жить, конечно. Желательно в удовольствие. У вас теперь на это куча времени впереди, постарайтесь его особенно бездарно не профукать.
А Северус сидел в кресле, глядел в скучный белый потолок и неуверенно улыбался. Он и забыл, каково это — просто жить, но теперь планировал этому научиться. В конце-концов впереди у него ещё целая жизнь… и никаких хозяев.
///
— Надо вас женить. А то уже за сорок, а все холостой.
— Мне и так не скучно.
— Давайте на Трелони. По возрасту подходит и с лица ничего, если накрасить…
— Только не Трелони.
— Тогда давайте на Синистре — умная, уравновешенная, наукой занимается.
— Только не Синистра.
— Тогда давайте на Грейнджер, она с Уизли разошлась, ассистент у Флитвика, перспективный молодой специалист…
— Только не Грейнджер.
— Вам не угодишь… Тогда давайте…
— А давайте вы Долохову ответите. Он же вам до сих пор пишет.
— Ой, всё! Даже пошутить нельзя…
///
— Минерва, здравствуйте, я вам чаю принес, шоколад, ветчину и пива чешского…
— Директор, мы уже даже не работаем вместе, я на пенсии. Почему вы до сих пор сюда таскаетесь?
— Как же я могу оставить вас без присмотра. Вы мне как тетушка!
— Вы мне не родственник. Мне никто не родственник… кроме родственников. Полный набор — братья, невестки, племянники с детьми.
— И поэтому вы живёте совсем одна.
— На себя посмотрите. Меня всё устраивает, я всех прогнала и сижу в тишине. Так что хватит являться, будто к себе домой... Куда пошли, возвращайтесь, покупки отдайте и прекратите так раздражающе ухмыляться. Заходите уж, раз пришли, вон, тапки свои берите в шкафу и бутерброды нарежьте, сами знаете, где что лежит. А я чайник поставлю…
///
— Директор
— Я теперь не директор, Лонгботтом теперь директор. А я теперь аптекарь Снейп.
— Это все равно не объясняет факт нашего соседства.
— Минерва, вам уже за девяносто, солидный возраст, вам аптекарь под боком не помешает. Да и мне ближе ходить в гости. Вот, я и мазь от ревматизма сварил.
— Лучше б вы себе мазь для мозгов сварили. Семьдесят лет, а как ребенок, честное слово. Пройдите в дом и мойте руки, у меня шарлотка поспела.
///
Снейп положил букет белых хризантем на простое гладкое надгробие — скромное, но элегантное, как сама Минерва. Имя, годы жизни — 147 полных лет, и традиционное "Vixi" — "Я жила" на латыни. Он приходил на кладбище каждую годовщину, принося покойной подруге её любимые цветы. Хотя иногда наведывался и чаще, — убирал сорняки, протирал овальное, скупо улыбающееся фото. Она часто так улыбалась — не губами, а глазами, наверное поэтому Долохов, закончивший жизнь в Азкабане, в своих многочисленных письмах восхищался именно “сиянием глаз”. Старый сумасшедший пройдоха что-то понимал, видел душу за очками, раз так влюбился. Земля ему стекловатой, как говорила сама Минерва.
Достав платок, Снейп аккуратно протер гладкий мрамор, прекрасно понимая, что в этом не было необходимости — сам же накладывал чары, защищающие от пыли и влаги. Но это, скорее, ритуал. И проявление уважения. Когда самому почти 130, традиции и привычки приобретают особое значение. Да и зачем лгать себе — все пять лет это не было повинностью, он просто привык регулярно приходить к ней, чтобы, как и последние лет сто, поворчать на жизнь или уютно помолчать. Просто теперь ему никто не ответит.
В голове, будто откликаясь на его мысли, проскрипел подозрительно знакомый внутренний голос: "Прекратите жаловаться, аптекарь Снейп, вы ещё живы, найдёте, с кем поболтать". Губы скривились в усмешке. Макгонагалл никогда так и не назвала его по имени, сохраняя неизменную официальную вежливость, но это было лучше, чем слышать годами слащавое, лицемерное "Северус, мой мальчик", понимая, что за внешне ласковым обращением не содержится и капли теплоты. Лучше уж "аптекарь Снейп", определённо.
— Дедушка, давайте возвращаться, вы простудитесь, — аккуратно тронула его за рукав высокая русоволосая девушка.
— Конечно, Мина, ещё минутку.
У Северуса так и не появилось семьи и своих детей, но, постоянно бывая у Минервы, он как-то незаметно для себя влился в обширный и дружный клан Макгонагалл — лечил, крестил и воспитывал детей, посещал семейные праздники, разделял общее горе в дни скорби. Шумные, прямолинейные и болезненно-честные, они не бросали своих, и на старости лет Снейп мог называть себя по-разному, но только не “одиноким”. Шестнадцатилетняя Мина Макгонагалл, сопровождающая его сегодня, одна из таких детишек, выросших под его опекой. Умница, заканчивает обучение на Равенкло и планирует получать мастерство по зельям, как крёстный.