Философы из Хуайнани (Хуайнаньцзы)

Автор неизвестен

Кто щедр в раздачах, тому отдается с лихвой, но горе тому, кто нанесет большую обиду. С древности и до наших дней не бывало, чтобы при малых милостях росло бы преклонение, а скопление обид не принесло бы несчастья.

Поэтому мудрец тщательно исследует прошлое, чтобы знать будущее. Дао мудреца подобно чаше с вином, что стоит на перекрестке дорог: проходящие пьют кто много, кто мало — по-разному, но каждый столько, сколько ему нужно. Поэтому завоевать одного — значит завоевать всех, и если обращаться с низшими так, как они ждут этого от высших, то кто откажет в любви? Если служить высшим так, как они ждут этого от низших, то кто останется недоволен? В Песнях поется:

Любезен нам этот человек, Ответом ему будет наш дар [883] .

Дар — это нечто великое, а человек — это малость, но, оказав благодеяние малому, можно облагодетельствовать великое.

Благородный муж, видя чей-то проступок, не думает о наказании — он склонен увещевать; встретив в ком мудрое достоинство, не думает о его худородстве, поэтому всегда готов уступить, видя скромность достатка, не ставит в вину бедность, поэтому всегда готов к раздачам. Когда поступки несут на себе печать искреннего чувства, то, хотя бы они были ошибочны, не вызовут обиды; когда лишены чувства, то и те, что совершены из преданности, принесут лишь зло.

883

Песни (или «Книга песен») III 1, 9 (4-я строфа). См. вариант перевода: Шицзин, пер. А. А. Штукина, с. 349. — 173.

Хоуцзи щедро облагодетельствовал Поднебесную, однако не кичился этим; сполна внес свою лепту в ее благоденствие

и Юй, все вложил в свой труд, но был не удовлетворен. Полное подобно недостающему, полнота схожа с пустотой [884] . Они поняли это до конца. Обычно люди ценят то, что их радует, а радуются тому, что им приятно. В мире всегда выдвигали достойных, но это приводило иногда к порядку, иногда — к смуте. Не потому, что люди обманывались, а потому, что мерили по себе; сами же не обязательно обладали достоинством и, меряя по себе, в стремлении найти достойного ошибались. Если мерить Шуня меркой Яо, то это возможно. Но мерить Яо меркой Цзе — это все равно что соизмерять вершок и аршин. Ныне услышав слово «хули» [885] , можно не знать ни что такое «ху», ни что такое «ли». И не обязательно, что тот, кто не видел «ху», не видел и «ли». «Ху» и «ли» — это не совсем разные понятия, они принадлежат к одному роду. Но когда говорят «хули», не предполагают знания отдельно «ху» или «ли» [886] . Так же точно когда называют недостойного «достойный», то конечно же не знают, что такое «достойный», а когда называют достойного «недостойным», то, конечно, не знают, что такое «недостойный» [887] .

884

Реминисценция на Лаоцзы, ср. «Великое совершенство похоже на несовершенное, великая полнота похожа на пустоту». См.: Дао дэ цзин, § 45, пер. Ян Хиншуна.

885

Китайское слово «хули» состоит из двух самостоятельных слов, «ху» и «ли», передающих близкие понятия — лиса, хорек, ласка. Однако «хули» означает помимо этого «хитрый, коварный и жестокий человек» (ср. в рус яз. переносное значение «хорек»). Выведением аналогий на основании схожих примеров занимались и авторы «Люйши чуньцю» (см. пер. Г. А. Ткаченко, с. 405-406).

886

В этой главе на разных уровнях проявлен интерес к логике. В данном случае умозаключение строится на том основании, что предметы, принадлежащие одному роду или виду, имея безусловные черты сходства, сохраняют известные различия, а потому название, объединяющее их в одно целое на основании какого-то выделенного признака, не всегда равняется смыслу каждого из них в отдельности.

887

Оба примера демонстрируют интерес к синонимии в духе античного философа III в. до н.э. Продика (подробнее см. Попов П.С., Стяжкин Н. Развитие логических идей.).

Когда мудрец находится наверху, то народ наслаждается созданным им порядком, когда внизу — преклоняется перед его умом. Когда ничтожный человек наверху, то это беспокойно, словно лежишь на гвоздях, надоедливо, как копошение шелковичных червей, — ни мгновения покоя. Вот почему в Переменах говорится: «Колесница и кони вспять — кровавые слезы» [888] . Иными словами, нет ничего хорошего в том, когда человек ничтожный занимает не свое место.

Среди людей нет таких, которые бы не могли быть использованы. «Небесный петух» и «вороний клюв» [889] — злейшие яды, но хороший лекарь с их помощью лечит болезни; карлики и слепые певцы обычно лишь обременяют людей, но правителям они служат для развлечений. Мудрец, подбирая оставшийся от обработки материал, ничего не оставляет неиспользованным.

888

«Книга перемен», гексаграмма № 3 (Щуцкий Ю.К. Указ. соч., с. 164; Wilhelm R. Op. cit., S. 27). Колесница (или возничий) и кони — устойчивый символ правителя и народа в китайской философской прозе.

889

Соответственно пятилетний и двухлетний ядовитый корень лекарственного растения аконит (Aconitum sineuse).

Один храбрец издает клич, и целая армия оказывается спасена, потому что в этом кличе заключена сила искреннего чувства. Когда же кто-то запевает, а ему не вторят, подает мысль, а она не находит отклика, — значит, в сердцах не пробудил отзвука. Шунь, еще не быв на троне, овладел Поднебесной, потому что был взыскателен к себе. Когда же высшие множат уловки, низшие изощряются в обмане. Никто никогда не слышал, чтобы при том, что тело криво, тень была бы прямой.

То, чего не достичь речью, можно выразить лицом. То, что не смогло лицо, достижимо с помощью чувства. Чувство трогает сердце, осознается умом, получает выход вовне и выливается в поступки — это предел того, на что способна телесная форма. Она может отразить положение вещей, но не способна предостеречь. Кони племен жунов [890] и ди в состоянии покрывать и близкое расстояние и далекое, но только Отец Цзао умел полностью использовать их силу. Народ Саньмяо всем удавалось принудить к проявлению преданности и верности, но только танский Яо и юйский Шунь сумели полностью выявить их достоинства. В этом есть нечто непередаваемое. Чжунхан Мюбо [891] голыми руками одолевал тигра, до не мог его оживить. Значит, хоть и велика сила, но не всемогуща. Если использовать способности ста человек, то обретешь силу ста человек. Возьмись за то, что одобряет тысяча людей, и обретешь сердца тысяч. Это как подрубленное дерево — потяни за корень, и тысяча ветвей, тьма листьев не могут не последовать. Отеческая любовь к сыну не ждет благодарности — просто сердце ее не может сдержать; забота мудреца о народе не диктуется выгодой — просто его природа велит ему ее проявлять. Огонь сам возжигается, лед сам леденеет — кто об этом заботится? А уж если дело дойдет до того, что надо рассчитывать на силы, полагаться на труды, то все будут единодушны, как в горящей лодке.

890

Северо-западные племена.

891

Чжунхан Мюбо — один из представителей знатного и богатого рода Чжунхан в царстве Цзинь (V в. до н. э.), прославился физической силой.

Благородный муж, наблюдая начало, предвидит конец. Сваты расхваливают жениха и невесту не потому, что хотят сделать добро; работника хорошо кормят не из любви к нему. Ни родной отец, ни любящая мать ничего не изменят в этом. Есть причины, по которым это делается, но к любви это отношения не имеет. Провожают уходящих не потому, что придется встречать, а мертвых одаряют не исключительно ради живых. Искреннее чувство рождается внутри, а воздействие его ощущается далеко. Несут в храм разноцветную парчу — этим отдается дань красоте; первым подносят нефритовый скипетр [892] — этим подчеркнуто первенство простой основы. Поэтому благородным мужем может называться лишь тот, в ком узор не превосходит основы [893] . Колесник всю жизнь делает колесницы, но, если вдруг окажется, что нет трехвершковой чеки, не помчишься на ней; плотник старательно обтесывает и прилаживает дверь, но, если не будет засова в один чи, ничего за ней не схоронишь. Поэтому благородный муж задумывается над тем, что составляет узел вещей.

892

В парче ценится узор, цвет, внешний вид, в нефритовом скипетре — материал, из которого он изготовлен: нефрит издавна в Китае был оберегом, считалось, что он имеет очистительные свойства.

893

Речь идет о кардинальных эстетических понятиях: вэнь — узор и чжи — природа, природная основа. Под вэнь в древнекитайской культуре понимается целый комплекс понятий: от природных пятен и полос на шкуре животных, небесных явлений, письмен, которые были изобретены по образцу следов от птичьих лапок на снегу, вытканного на полотне узора и др. до воспитательного минимума, который превращает человека необразованного и невоспитанного

в благородного. Этим термином также обозначается понятие культуры как таковой, а также всякого рода обработанность, отделанность, изящество и вкус (сводку основных значений см. Захарьин А Б. Формирование концепции «культура» в Древнем Китае. Канд. дисс. М., 2002). Суть дела состоит в постоянном противоборстве вэнь и чжи — узора (формы) и материала (содержания), которые, как того требовала классическая эстетика, должны находиться в гармонии (см., напр. Лунь юй, VI 18).

Те частицы цзин, что в сердце, делают возможным преобразование духа, но не могут быть водителем людей; те частицы, что в глазах, способны рассеивать неясное, но не способны возвестить грядущую беду. То, что находится в тьме, не изъяснить людям в словах. Вот почему Шунь, не быв на троне, упорядочил Поднебесную, а Цзе, не сходя с трона, привел ее к смуте. Что значат воззвания по сравнению с силой чувства! Если же нет ничего в тебе самом, то с древности и до наших дней не слышали, чтобы при этом можно было ждать чего-то от других.

Согласным с собой речам народ доверяет — но доверие предшествует речам; согласным с собой приказам народ повинуется — если за ними стоит искреннее чувство. Когда мудрец наверху, народ приходит к нему и преобразуется — подчиняясь чувству. Когда действия верхов не получают отклика, это значит, что приказ и чувство разошлись. Поэтому в Переменах говорится: «Дракон на мели испытывает раскаяние» [894] .

Трехмесячный младенец еще ничего не знает о пользе и вреде, но мать умеет передать ему свою любовь — благодаря природному чувству. Отсюда следует, что слова могут помочь в малом, но великое постигается без слов. Плотью речей благородного мужа является преданность. Искренность и преданность рождаются внутри, а получают отклик вовне. Юй исполнил танец с щитом и топором на помосте [895] , и народ Саньмяо покорился. Ястребы парят над реками, а рыбы и черепахи, завидя их, уходят в глубину, птицы взлетают ввысь, — чтобы быть подальше от опасности. Бывает, что сын убивает отца, а слуга — господина, и дело не в стремлении к славе, а в том, что отеческое чувство, запрятанное внутрь, оказалось неспособным воспрепятствовать несчастью. Ведь и радость человеческая — это не одна лишь пляска, пляска только ее следствие. А скорбь благородного мужа — это не только принятый ритуал: люди лишь тогда почувствуют ее, когда она не извне привнесена, а изнутри родилась. Долг определяет отношения между господином и слугой, милосердие — между отцом и сыном. Господин может распоряжаться жизнью слуги, но не может заставить его поступать не должным образом; отец может гневаться на сына, но не может не заботиться о нем. Таким образом, долг выше господина, милосердие выше отца, и это условие таких отношений, при которых господин уважителен, а слуга предан, отец заботлив, а сын почтителен.

894

«Книга перемен», гексаграмма № 1 (Щуцкий Ю.К. Указ. соч., с. 163, Wilhelm R. Op. cit., S. 5).

895

T. e. совершил ритуал, продемонстрировав свои благие намерения и силу добродетели, чем и покорил самых непокорных.

Когда мудрец находится наверху, преобразования происходят как по велению духа. Великий Владыка [896] говорит: «Я есмь их жизнь и судьба». Следующие за ним [897] говорили: «Я как они». В Песнях поется:

Вожжи держи словно шнур [898] .

В Переменах говорится: «Сдерживая сиянье, можно устоять» [899] . То, что пришло в движение рядом, лишь на расстоянии проявляет свой узор. Поэтому, наблюдая, как человек движется ночью, Чжоу-гун почувствовал неловкость перед собственной тенью [900] . Вот почему благородный муж внимателен к себе самому, — не годится отбросить близкое, а искать вдалеке. Внимать добру легко, трудно выстроить себя в согласии с ним. Учитель, наблюдая троекратное превращение зерна [901] , в волнении произнес: «Лисица, умирая, поворачивается мордой к норе, мне же, похоже, надо повернуться к колосу!» Поэтому благородный муж, взирая на доброе, размышляет о себе: если сам праведен, не стоит труда привлечь и далеких. В Песнях поется:

896

Великий Владыка (Тай шан), похоже, новый титул, он отчасти напоминает более поздние даосско-буддийские титулы верховных владык Неба. В начале средних веков так именовали императора — отца после его смерти. Гао Ю говорит: «правитель, обладающий царственной добродетелью». В самом деле, в 301 г. чжаоский ван объявил себя императором, взяв титул «тай шан хуан» (см. Цзинь шу, Гл. «Хуй ди цзи» («Основные записи о царствовании Хуй-ди»)). Не известно, кто из традиционных китайских божеств здесь имеется в виду и был ли вообще такой ранее. О наименованиях божеств у ранних чжоусцев см. Сыма Цянь, Исторические записки, т. 1, с. 314.

897

Согласно комментарию, это Пять владык, с которых начиналась китайская псевдоистория, восходящая чуть не к 5-му тыс. до н. э.

898

Книга песен, I 3, 13; то же, I 7, 4. Ср. Шицзин, пер. А. А. Штукина, с. 50, а также с. 97.

899

«Книга перемен», гексаграмма № 44 (Щуцкий Ю.К. Указ. соч., с 326; Wilhelm R. Op. cit., S. 184). Речь идет о том, чтобы не проявлять своей воли и страстей, а чутко улавливать волю народа.

900

Эта фраза имеет отношение к теме определения оснований и следствий. В терминологии «Хуайнаньцзы» основанием называется то, что находится «впереди», а следствием — то, что находится «позади». Проводится аналогия между внешними по отношению к человеку обстоятельствами и его действиями в ответ на них, с одной стороны, и между телом и его тенью — с другой. Как действия человека зависят от обстоятельств (он действует, понуждаемый «вещами»), так тень зависит от движения тела. Подробное разъяснение этого положения есть в «Лецзы» (8, Атеисты…, с. 118). Это большая тема, здесь перед нами только осколок ее. Ночь — другая тема она лишает человека ориентиров и главного инструмента — зрения (см. прим. 25 к гл. 10). Человек движется неуверенно, вытянув вперед руки, — он не видит «вещей», не знает, что «впереди», т.е. он не знает основания, которому должен следовать. И потому у него рождается сочувствие к тени — ведь она никогда не знает, что предпримет тот, кто «впереди».

901

Учитель, согласно комментарию, — Конфуций. Троекратное превращение зерна — т.е. зерно, росток, колос как символы непреложности порядка «изменений», как проявление закона необходимости, как подтверждение идеи кругооборота.

Сами не будете праведны, Не будет верен вам народ [902]

Принимаясь за дело, ничтожный человек говорит: «Лишь бы получить выгоду!» Благородный муж говорит: «Лишь бы соблюсти долг» [903] . И тот, и другой одинаково устремлены, но то, к чему устремлены, разное. Когда лодка идет по воде, то рыба уходит в глубину, а птицы взмывают ввысь: одним возбуждены, но по-разному действуют, единое для них здесь — природное чувство. Си Фуцзи, напоив и накормив цзиньского наследника, спас свое селение; чжаоский Сюань Мэн избежал опасности благодаря связке сушеного мяса [904] — ритуал был скромен, зато вознаграждены с избытком. Когда милосердие и благодарность за него встречаются, то возникающее пронзительное чувство глубоко входит в человека.

902

«Книга песен», II 4, 7. См. вариант перевода А. А. Штукина, Шицзин, с. 246.

903

Ср. Лунь юй, IV 16.

904

Си Фуцзи (Ли Фунцзи), дафу в царстве Цао (VII в. до н. э.), некогда принял у себя находившегося тогда в изгнании наследника царства Цзинь по имени Чун Эр. Когда позже, уже заняв престол Цзинь, Чун Эр пошел войной на царство Цао, он приказал воинам обойти ту часть города, где жила семья Си Фуцзи. Сюань Мэн (он же — Чжао Дунь) — человек из царства Чжао, был спасен от верной гибели человеком, которому он помог ранее избежать голода (см. прим. 29 к гл.11).