Философы от мира сего
Шрифт:
Жест типичнейший для Милля. Его воображение занимали лишь жена, привязанность к которой, по мнению многих друзей, граничила со слепотой, и поиск истины. В определенный момент Милль был избран в парламент, и звучавшая в его речах тема защиты прав человека явно опережала время; он терпел поражение за поражением, но это нисколько не поколебало его позиций. Он говорил и писал только то, что на самом деле думал, и ему было важно одобрение лишь одного человека - Гарриет.
После смерти матери их дочь Хелен стала настолько же незаменимой для отца. Благодарный Милль писал в "Автобиографии": "Безусловно, никто и никогда не был так удачлив, чтобы после такой потери вытянуть еще один счастливый билет в лотерее жизни" [113] . Последние годы этот удивительно мудрый и великий человек провел вместе с Хелен в Авиньоне, неподалеку от того места, где была похоронена Гарриет.
113
Ibid., vol.1, p. 226.
Манифест... открывался поистине зловещими строками: "Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские" [114] .
В том, что призрак существовал, не могло быть сомнений: 1848-й был ужасным годом для старого порядка на континенте [115] . Воздух был буквально пропитан революционными настроениями, а земля начинала трястись под ногами огромных масс людей. В какой-то момент - очень ненадолго - показалось, что режим может рухнуть. Во Франции дородный Луи Филипп боролся с кризисом до тех пор, пока не был вынужден отречься и искать убежища на своей вилле в Суррее. Парижские рабочие восстали, и очень скоро над городской ратушей реял красный флаг. В Бельгии перепуганный монарх сам заговорил об отречении. В Берлине выросли баррикады и на улицах был слышен свист пуль. В Италии толпы крушили все на своем пути; в Праге и Вене лидеры восстаний брали пример с Парижа, и города оказывались под их контролем.
114
Karl Marx, Friedrich Engels, The Manifesto of the Communist Party // Collected Works (Moscow: Progress Publishers, 1976), vol. VI, p. 481. (Здесь и далее русские переводы цитируются по изданию: М а р к с К., Э н г е л ь с Ф.// Собрание сочинений. Издание 2-е.)
115
См.: Priscilla Robertson, Revolutions of 1848: A Social History (Princeton, N.J.: Princeton Univ. Press, 1948).
" Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения, - провозглашал "Манифест...".
– Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир".
Правящие классы и правда дрожали - и видели коммунистическую угрозу повсюду. Нельзя сказать, что их страхи были беспочвенны. Во французских плавильнях рабочие распевали песни протеста под аккомпанемент ударов своих кувалд. Объезжавший фабрики немецкий поэт-романтик Генрих Гейне заметил, что "воистину люди нашего круга не в состоянии прочувствовать дьявольских ноток, коими полны эти песни" [116] .
116
Я не сумел обнаружить первоисточник, но господин Фред Уайтхед полагает, что эти слова содержатся во вступлении Гейне к "Лютеции" (1854).
Сколько бы энергии ни содержалось на страницах "Манифеста...", дьявольские нотки не были призывом к коммунистической революции - они были рождены отчаянием и болью. На деле всю Европу душила реакция, на фоне которой ситуация в Англии казалась идиллической. Джон Стюарт Милль писал, что у французского правительства "нет надежд на улучшение... оно движимо лишь самыми отвратительными и эгоистичными мотивами". Франция не была уникальной страной в этом смысле. Что
Будь это отчаяние собрано в кулак и направлено в нужную сторону, дьявольские нотки могли стать по-настоящему революционными. На деле же восстания были беспорядочными, плохо организованными и бесцельными; стоило одержать первые победы, как вставал вопрос о дальнейших действиях, и тут старый режим, не мешкая, возвращался на свое место. Революционный запал спадал, а где-то и просто был уничтожен. Ценой десяти тысяч жизней национальная гвардия разогнала парижские толпы, во главе нации встал Луи Наполеон, а Вторая республика уступила место Второй империи. Народ Бельгии решил, что лучше уж предложить королю остаться; тот с удовольствием принял предложение, отменив свободу собраний. Артиллерийские обстрелы выбили австро-венгерских восставших из их укрытий, а немецкая конституционная ассамблея, до этого бойко обсуждавшая вопросы республиканского правления, сначала разделилась на враждующие фракции, а затем и вовсе позорно предложила Фридриху Вильгельму IV Прусскому взять контроль над страной. Словно желая окончательно унизить своих сограждан, монарх объявил, что он не примет корону из рук каких-то оборванцев.
Революция завершилась. Жестокая и кровавая, она не привела к однозначному результату. На исторической сцене появились новые лица, но порядок вещей не изменился ни на йоту.
У маленькой группки лидеров рабочего класса, только что образовавших Союз коммунистов, не было поводов для отчаяния. Что верно, то верно, революция, с которой они связывали столько надежд, выдохлась, а рассыпанные по всему континенту радикальные движения подвергались все более тяжелым преследованиям. Но это было не столь важно. Согласно их пониманию истории, восстания 1848 года были лишь репетициями грандиозного спектакля, а его премьерный показ уже не за горами, и в успехе сомневаться не приходится.
Союз только что отпечатал программу своих намерений, названную "Манифестом Коммунистической партии". Изобиловавший хлесткими фразами и остротами "Манифест... был написан не только затем, чтобы распалить будущих революционеров или присоединиться к беспорядочному хору протестующих против нынешнего порядка. Его авторы предлагали нечто иное: философию истории, делавшую коммунистическую революцию не просто предпочтительным, но и неизбежным исходом. В отличие от утопистов, также желавших изменить общество в соответствии со своими взглядами, коммунисты не рассчитывали на сострадание людей или склонность последних к строительству воздушных замков. Вместо этого они предлагали тем связать свои судьбы со звездой, а затем лишь следить, как эта звезда неумолимо движется по небу. Прошли времена противостояний, в ходе которых победитель выявлялся на основании моральных качеств или особенно сильной ненависти к существующему порядку. Взору читателя представал хладнокровный анализ того, какая сторона на самом деле победит, ну а поскольку этой стороной был пролетариат, его лидерам оставалось лишь немного подождать. Так или иначе, они не могли проиграть.
Хотя "Манифест" изначально был программой на будущее, реальное развитие событий удивило бы и его создателей. Они были готовы ждать - но не семьдесят лет. Уже тогда они пристально всматривались в карту Европы, пытаясь определить возможный очаг революции. Им даже в голову не приходило обратить свое внимание на Россию.
Как всем прекрасно известно, "Манифест..." был детищем злого гения - Карла Маркса. Если быть точнее, этот теперь знаменитый текст родился в результате сотрудничества Маркса с потрясающим компаньоном, соотечественником, помощником и коллегой - Фридрихом Энгельсом.
Это были интересные и, безо всяких сомнений, очень значительные люди. К сожалению, довольно скоро они перестали быть просто людьми и превратились в фигуры. По меньшей мере до окончательного провала социалистического эксперимента миллионы людей воспринимали Маркса как духовного лидера калибра Христа и пророка Мухаммеда, а Энгельсу, таким образом, отводилась роль своего рода святого Павла или святого Иоанна. Сотрудники московского Института Маркса - Энгельса склонялись над их работами с тем благоговением, что высмеивалось в экспозициях находившихся неподалеку музеев атеизма. Возведенные в ранг святых в сталинской России и - в меньшей степени - в маоистском Китае, всему западному миру они казались дьявольским отродьем.