Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе
Шрифт:
Каупервуд с интересом смотрел на него. Он был удивлен разнообразием и характером вестников грядущей катастрофы. Неприятности следуют одна за другой в быстрой последовательности. Стинер не имел права обвинять своего помощника. Сделка не была незаконной. Похоже, городской казначей окончательно потерял голову. Да, Каупервуд получил распоряжение больше не продавать и не покупать сертификаты городского займа, но это произошло уже после утренней покупки. Стинер стращал своего бедного подчиненного, – более достойного человека, чем он сам, – чтобы вернуть чек на шестьдесят тысяч долларов. Что за мелочный слизняк! Как кто-то справедливо заметил, невозможно измерить, до какой низости может
– Возвращайтесь к мистеру Стинеру, Альберт, и передайте ему, что это невозможно. Сертификаты были приобретены до того, как пришло распоряжение из казначейства, и биржевые записи могут подтвердить это. В сделке не было ничего незаконного. Я имел право получить этот чек либо истребовать его в судебном порядке. Ваш начальник потерял разум, и я пока что не обанкротился. Вам не угрожает никакое судебное преследование; в противном случае я помогу защитить вас. Я не могу отдать вам чек, потому что его у меня нет, а если бы и был, то я бы не отдал. Тогда я позволил бы дураку одурачить себя. Мне правда жаль, но я ничего не могу сделать для вас.
– Ох, мистер Каупервуд! – В глазах Стайерса стояли слезы. – Он уволит меня! Он конфискует мои залоги! Я окажусь на улице, а кроме моей зарплаты у меня нет почти ничего!
Он заламывал руки, но Каупервуд грустно покачал головой.
– Все не так плохо, как вы думаете, Альберт. Он не сделает того, о чем говорит. Он просто не может этого сделать: это несправедливо и незаконно. Вы можете подать на него в суд и вернуть вашу зарплату. Я помогу вам, насколько это будет в моих силах. Но я не могу отдать вам чек на шестьдесят тысяч долларов, поскольку у меня его нет. Я при всем желании не смог бы этого сделать. Мне уплатили за ценные бумаги, которые я выкупил на бирже. Сейчас их здесь нет. Они в амортизационном фонде… или скоро будут там.
Он мгновенно пожалел о последних словах. Это была оговорка, одна из немногих, которые он когда-либо делал, слетевшая с языка под давлением обстоятельств. Стайерс продолжал умолять, но все было бесполезно. Наконец он ушел – полный страха, совершенно подавленный. В его глазах блестели слезы. Каупервуду было очень жаль клерка, но тут объявили о прибытии его отца.
Каупервуд-старший выглядел уставшим. Они с Фрэнком долго беседовали вчера вечером, разговор затянулся чуть ли не до утра, но ничем не закончился.
– Здравствуй, отец! – жизнерадостно воскликнул Каупервуд, заметив отцовское уныние. Он понимал, что в пепле отчаяния едва ли найдется уголек надежды, но было бессмысленно признаваться в этом.
– Как дела? – произнес отец, печально глядя на него.
– Погода ненастная, не так ли? Я решил собрать моих кредиторов и попросить отсрочку. Мне ничего больше не остается. Я не могу реализовать никакие активы в достаточной степени, чтобы об этом стоило говорить. Мне казалось, что Стинер может помочь, но он не стал этого делать. Его главный бухгалтер только что ушел от меня.
– Чего он хотел? – спросил Генри Каупервуд.
– Он хотел, чтобы я вернул чек на шестьдесят тысяч долларов, который он выписал мне за бумаги городского займа, купленные вчера утром.
Фрэнк не стал объяснять, что заложил сертификаты, за покупку которых он получил этот чек, а потом воспользовался чеком и расплатился с Джирардским банком, после чего у него еще осталось тридцать пять тысяч долларов наличными.
– Ничего себе! – воскликнул старик. – От него следовало ожидать больше здравого смысла. Это же совершенно законная сделка. Когда он известил тебя о запрещении покупать облигации городского займа?
– Вчера после полудня.
– Он сошел с ума, – лаконично заметил
– Мне известно, что за ним стоят Симпсон, Молинауэр и Батлер. Они хотят получить мои трамвайные линии. Ну так вот: они их не получат. Они могут заполучить их только через опеку в случае моей несостоятельности, и то лишь после того, как уляжется паника. Наши кредиторы имеют первоочередное право выкупа. Если они захотят купить эти акции, то купят их. Если бы не ссуда из казначейства на пятьсот тысяч долларов, то я бы и не подумал об этом. Мои кредиторы были бы только рады поддержать меня. Но если поднимется шумиха… Да еще эти выборы! Я заложил сертификаты городского займа лишь потому, что не хотел портить отношения с Дэвисоном и Джирардским банком. Я надеялся, что мне удастся собрать достаточно денег, чтобы выкупить их, хотя они должны находиться в амортизационном фонде.
Старый Каупервуд сразу же уловил суть дела и болезненно поморщился.
– У тебя могут быть неприятности, Фрэнк.
– Это технический вопрос, – отозвался сын. – Ведь у меня могло быть намерение выкупить их. Фактически я сделаю это, если успею до трех часов дня. Раньше у меня было восемь-десять дней, прежде чем депонировать их. А в такой шторм я имею право разыгрывать свою партию для собственной выгоды.
Старик снова потер подбородок. Он был сильно встревожен этим обстоятельством, но не видел выхода из положения. Его собственные ресурсы тоже подходили к концу. Он пощипал бакенбарды на левой щеке и посмотрел в окно на небольшой зеленый двор. Финансовые отношения городского казначейства с другими брокерами еще до Фрэнка были очень вольными. Все банкиры знали об этом. Вероятно, в данном случае можно опираться на прецедентное право, но трудно было утверждать с уверенностью. Так или иначе, это было опасно. И неправильно. Если бы Фрэнк мог выкупить бумаги и разместить их на депозите, было бы гораздо лучше.
– На твоем месте я бы постарался забрать их, – сказал он.
– Я так и сделаю, если смогу.
– Сколько у тебя осталось денег?
– В общем двадцать тысяч. Но если я придержу платежи, у меня появится еще немного свободных денег.
– Надеюсь, у меня есть восемь-десять тысяч или будет к вечеру.
Он размышлял о том, кто мог бы предоставить ему вторую закладную под дом и имущество.
Каупервуд молча смотрел на него. Он больше ничего не мог сказать отцу.
– Я собираюсь еще раз обратиться к Стинеру после твоего ухода, – добавил он. – Я отправлюсь туда вместе с Харпером Стэджером, когда он придет. Если Стинер не изменит свое мнение, я разошлю уведомления своим кредиторам и секретарю биржи. Только не переживай, что бы ни случилось. Знаю, ты будешь держаться. Я собираюсь нырнуть с головой в омут, и если бы у Стинера осталось немного ума… – Он помедлил. – Но какой смысл разговаривать с проклятым идиотом?
Он повернулся к окну, думая о том, как легко было бы договориться с Батлером, если бы не анонимное письмо, изобличавшее Эйлин в связи с ним. Иначе Батлер в таких чрезвычайных обстоятельствах пришел бы ему на помощь. Его отец встал, собираясь уйти. Отчаяние сковывало его движения, как будто он страдал от простуды.
– Ну, ладно, – устало промолвил он.
Каупервуд всей душой сочувствовал ему. Какой позор! Его отец! Его охватила глубокая печаль, но уже в следующий момент он преодолел это чувство и снова стал собранным и энергичным. Когда старик ушел, известили о прибытии Харпера Стэджера. Они обменялись рукопожатием и отправились в офис Стинера. Но Стинер замкнулся в себе, как запечатанный кувшин, и никакие усилия не могли распечатать его. В конце концов они ушли, так ничего и не добившись.