Финансы Великого герцога
Шрифт:
— Чем скорее, тем лучше, — сказал герр Бинцер. — Для вас и для Менорки, не так ли?
— Через месяц или около того, — осторожно предположил трактирщик Амадео.
— Да. Или, может быть, раньше, — медленно проговорил Луис, но сержант перебил его, взяв слово второй раз за весь вечер:
— Четырнадцати дней более чем достаточно, сеньор. В крайнем случае я сам позабочусь о деле. Сегодня семнадцатое февраля. Значит, не позднее первого марта, сеньор.
— Прекрасно, — ответил герр Бинцер. — Постарайтесь сдержать слово и поторопите своих друзей.
Сеньор
— Я хочу добавить в контракт один пункт.
— Какой? — Брови герра Бинцера ощетинились.
— Не бойтесь, сеньор. Речь не о деньгах. У меня есть свои причины участвовать в этом деле. Есть должность, которую я хотел бы занять в случае нашего успеха, когда придет время наказать виновных.
— Виновных?
— Хромого и Пакено.
— И что же это за должность? Быть может, вы хотите стать судьей?
— Нет, палачом.
Герр Бинцер уставился на сержанта. «Gott im Himmel, [33] не хотел бы я иметь такого врага». Похоже, сержант ненавидел герцога еще больше, чем герр Бинцер. Палачом! Очевидно, эти мысли читались в глазах герра Бинцера, потому что сержант, коротко взглянув на него, пояснил:
— Четыре года назад у меня был брат, и он также служил в лейб-гвардии. Ему случилось оступиться, и герцог приказал вздернуть его на глазах у всего гарнизона.
33
Святый Боже (нем.).
Речь сержанта прервалась так же внезапно, как началась. Герр Бинцер еще раз окинул его удивленным взглядом и вместе с Луисом медленно направился к двери.
Ночь была холодна; последний луч луны покоился на карнизах старого замка.
За спиной у герра Бинцера и Луиса слышались шаги заговорщиков, возвращавшихся в город. Маон спал тем же спокойным сном, каким спала вся Менорка, — так же спокойно, как он спал на протяжении тысячи лет.
Будет ли этот сон нарушен герром Бинцером и его друзьями?
Именно это нам и предстоит узнать.
Глава пятая,
в коей берега Менорки покидает корабль
Двадцать восьмого февраля около шести вечера, когда колокола кафедрального собора тяжелым гулом оглашали Маон, можно было заметить, как дворец великого герцога покидают два человека.
Быстрым шагом они пересекли дворцовый сад и молча двинулись к порту.
Один из них был низкого роста и нес в руках маленькую сумку; другой, громадный, чуть прихрамывал. В руках у последнего был саквояж внушительных размеров.
Тишину нарушил тот, что был ниже:
— Ваше высочество должны были поручить нести саквояж Огюсту. Вам тяжело…
— Ерунда, Пакено, — какая это тяжесть? Сколько лет я тащу на себе груз государственных забот и нечистой совести! К тому же, будь нас много, мы бы привлекали к себе внимание. А я не хочу, чтобы мой отъезд был замечен.
—
— Дорогой старина Эстебан, прошу вас, не беспокойтесь. Моего великогерцогского величества не убудет оттого, что я понесу саквояж. Жаль только, что он не наполнен золотом. А то бы я приделал к нему ручку покрепче.
Герцог замолчал, а потом прибавил:
— Я был и всегда буду первоклассным ослом, против этого не поспоришь.
— Но что, если Исаакс из Лондона тоже откажет, — пробормотал между тем сеньор Пакено, очевидно, продолжая развивать свои мысли. — По крайней мере, мы предложили ему прекрасные условия.
— Эта фирма слишком респектабельна, Пакено.
— Но они ссужали деньгами Сербию, ваше высочество.
— Из этого не следует, что они ссудят деньгами нас. У нас не произошло ни убийства, ни революции. Остается надеяться, что я лично смогу растрогать Марковица или раздобыть заем. Если мне это не удастся, наше путешествие будет напрасным и нам придется повеситься. С какой стороны порта должна причалить лодка?
— С восточной, ваше высочество, прошу сюда. Боюсь, переправа будет нелегкой.
Великий герцог посмотрел на небо. Несмотря на ранний час, было совершенно темно. По небу мчались облака, не оставляя почти никакого просвета, а когда между ними все же появлялся зазор, в нем, словно искры в индукционном аппарате, проносились звезды. Маон как будто вымер; газовый завод встал три недели назад, и улицы погрузились во тьму; вокруг не было ни единого человека.
— Чем меньше людей нас увидит, тем лучше, — негромко сказал великий герцог. — Народ ведет себя более смирно, если знает, что его добрый повелитель наблюдает за ним. Хотя, Бог свидетель, мои верноподданные не буйного нрава.
Сеньор Пакено, вытянув шею, всматривался в темноту переулка, по которому они шли. Дорога спускалась прямо к порту, и издали до них уже доносилось шипение прибоя. Когда переулок кончился, на фоне небосклона стал заметен такелаж корабля; внезапно на мачте зажегся фонарь, и сеньор Пакено схватил своего господина за руку.
— Корабль, ваше высочество, — произнес он. — В это время кузен Хоакина обещал вывесить фонарь.
Они с герцогом прибавили ходу и вскоре очутились на пристани, где маленькая рыбачья шаланда то взлетала на волнах вверх, то ныряла вниз и нетерпеливо рвала швартовы. Коренастый мужчина в капитанской форме подошел к великому герцогу и его спутнику, окинул их взглядом и почтительно поздоровался.
— Все готово, ваше высочество, — произнес он.
— Хорошо, мой дорогой Доминго. Ведь ты, кажется, кузен моего придворного повара, Хоакина?
— Да, ваше высочество…
— Майоркец? Ох уж эти майоркцы!
— Ваше высочество, я рожден на Майорке, так же как мой отец и Хоакин, но в душе я добрый меноркец.
— Так же как и те двое; значит, это у вас в крови. Вам бы следовало взять пример с Хоакина и, чтобы доказать свое добронравие, поступить ко мне на службу. Ваш отец даже не пожелал стать придворным поставщиком.