Финикс
Шрифт:
— Вы не боитесь находиться в одиночестве в полупустом здании? — спросил я.
— Я не имею ничего против того, чтобы сидеть здесь одной. Было бы хуже, если было бы наоборот. В обычный день, когда нет срочных дел, я иногда подхожу к окну и смотрю на все эти далекие стеклянные коробки. И представляю себе, что в каждой из них находится по одному-единственному человеку и каждый стоит на верхнем этаже, прижавшись носом к стеклу, и смотрит, есть ли где еще живая душа, и пытается понять — что произошло, куда девались люди. Но обычно я очень загружена. Бобби в некотором смысле весьма энергичный человек.
— Я рад это слышать, — сказал я. — Что же обычно делает Бобби, помимо того, что причиняет
Она выпрямилась в своем кресле и, не поднимая головы, стала перебирать лежавшие на столе предметы. Голос ее слегка дрожал.
— Вы простите меня, мистер Эверс, у меня были сегодня неприятности, и я немного не в форме, вы понимаете? — Она тут же взяла себя в руки и подняла глаза. — Мистер Робертс примет вас, как только мне удастся его найти.
Она стала нажимать клавиши компьютера, глядя на экран.
— Я не хотел вас обидеть, — сказал я. — Можно, я буду называть вас Ивонна?
Она снова занялась компьютером, не обращая на меня внимания, я — висящее на вешалке пальто, дожидающееся появления мистера Робертса. Я подождал некоторое время.
— Неужели мои сапоги так уж плохи? — наконец спросил я.
— Они совсем не плохи, мистер Эверс, они просто забавные, — сказала она бесцветным голосом. — Вы извините меня, мистер Эверс, но я сегодня не могу поддерживать светскую беседу. — Проклятье, — произнесла она, утирая слезы тыльной стороной ладони. А потом начала рыться в своей сумочке, пытаясь найти носовой платок. — Мне тридцать два года, — сказала она, — у меня диплом экономиста, от которого мне никакой пользы. И когда со мной обращаются как с вещью, извините за грубое выражение, то я ощущаю себя дерьмом на палочке. — Ивонна взглянула на меня. Она уже больше не плакала, синие тени у глаз расплылись. — С меня хватит обещаний — как мы сделаем то-то и то-то и как нам после этого будет хорошо. Ничего не слышала, кроме этих проклятых-сладких слов. Клянусь Богом, если еще какой-нибудь мерзавец попытается подкатиться ко мне, я ему дам такого пинка в задницу, что он покатится аж до самого Нью-Мехико.
Она замолчала, посмотрела на экран компьютера и начала снова печатать. Тук, тук, тук. Я немного помолчал.
— Ивонна, — сказал я, — извините, что мешаю вам, но знает ли мистер Робертс, что я жду его?
— Не имею представления, — ответила она, продолжая печатать.
— Вас не затруднит сообщить ему?
— Мистера Робертса в настоящее время здесь нет, — сказала она.
Я подошел к ее столу и склонился над ней. От Ивонны пахло резкими возбуждающими духами с терпким ароматом. Она, похоже, стирала файлы в компьютере.
— Ивонна, вас не затруднит сказать, где в настоящее время находится мистер Робертс?
— По всей вероятности, он в полумиле отсюда, на Седьмой улице, — пьянствует в заведении «Браунис», — сказала она.
Я встал.
— Благодарю вас за помощь, Ивонна, надеюсь, что скоро вы будете себя чувствовать лучше. — Я нажал кнопку лифта.
— К черту, — сказала Ивонна, когда двери лифта стали закрываться. Я вернулся к своей машине.
В понедельник, в пять часов вечера, парковочная площадка возле приземистого одноэтажного здания, именуемого «Браунис», была наполовину заполнена. Боковой вход вел через кухню в зал. Вдоль стен — кресла, обитые красной кожей, бывшей в моде в 50-х годах, тихое звучание пластинки Фрэнка Синатры, заглушаемое звоном тарелок, бормотанием и выкриками толпящихся возле бара людей. Здесь же стояли накрытые скатертями в красную клетку свободные столы — для солидных клиентов — и несколько столов, занятых засидевшимися за ленчем посетителями, выпивающими уже четвертую или пятую порцию мартини. Если бы не короткие
— Форрест! — Бобби встал и крикнул на всю комнату, приветствуя меня. Он находился за круглым столом в компании четырех мужчин и двух женщин и махал мне рукой с таким видом, как будто повстречал фронтового друга.
— Форрест, рад тебя видеть! Как поживаешь, черт побери? Какие у тебя трудности и чем я могу помочь? Между прочим, что ты пьешь?
Бобби был заметно навеселе, но выглядел вполне импозантно — хорошо Выглаженный легкий коричневый габардиновый костюм, светло-голубая оксфордская рубашка, бледно-зеленый галстук. На загорелом лице — безмятежное выражение. Белокурые волосы слегка взъерошены на особый лад — так мог причесать только парикмахер, читающий журнал «Джентльменз Куортерли», знакомый с техникой редфордских парикмахеров.
— Воду, — ответил я.
— Господи, не пей этой ерунды — вода нам нужна, чтобы поливать лужайки для гольфа. Разреши мне представить тебя этим хорошим людям, Форрест, — сказал Бобби, описав рукой круг и включив в него группу людей, глядевших на меня с легким любопытством. — Внимание, — сказал он, обращаясь к сидящим за столом. — Это Форрест Эверс — один из величайших гонщиков всех времен. Не так ли, Форрест?
— Ну, до сих пор никто еще не обзывал меня великим, — сказал я.
— Хорошо, пусть не такой уж великий гонщик «Формулы-1». Каждый да будет тем, кем хочет быть. Теперь послушай, Форрест, — я хочу представить тебе сенатора штата Леона Ходжеса. — Мне кивнул средних лет бизнесмен в синей рубашке с солидным синим галстуком, его пиджак висел на спинке стула. — И его личного ассистента на эту неделю — Шарон Кэлли, — продолжал Бобби.
— Прекрати молоть чепуху, Бобби, — сказала Шарон, — а то получишь по физиономии.
Шарон Кэлли, — представилась она. — Я служу в апелляционном суде. Не верьте ни единому слову Бобби. — У нее было доброе и круглое веснушчатое лицо без макияжа, она приветливо улыбалась.
— Сэм Кантуччи — гордый обладатель строительной компании «Двойная звезда». — Мне помахал в знак приветствия сигаретой маленький, тощий и лысый человечек в сером костюме с консервативным галстуком.
Затем Бобби показал рукой на сидящего по другую сторону стола человека, выглядевшего так молодо, что его можно было принять за учащегося педагогического колледжа. Короткая стрижка; белый воротничок рубашки лежал поверх воротничка клетчатого спортивного пиджака.
— Член палаты представителей штата Филип Костон.
Член палаты представителей перестал жевать, его кадык резко дернулся. Мешки под глазами свидетельствовали, что привычки у него вполне зрелые.
— И его очень близкая подруга на сегодняшний день — Лила Уэллс. — Сорокалетняя дама с ярко-рыжими волосами, в легкомысленной розовой блузке с глубоким вырезом, обнажившим множество веснушек, погрозила Бобби пальцем.
— Это его старая шутка, — сказала она, обращаясь ко мне. — Бобби порой бывает грубоват, но сердце у него доброе. Ему просто нужно иногда разрядиться.
— Продолжим наше застолье, — сказал Бобби, взяв большой бокал джина с тоником с подноса, поставленного официантом посреди стола. — А вот Фил и Том — представители закона и порядка в нашем городе, — заместитель начальника полиции и помощник Генерального прокурора.
Два типа, которые явно еще ничего не пропустили из того, что плохо лежит, посмотрели на меня тусклыми глазами. Я, в свою очередь, ответил им ничем не обязывающим кивком. А тем временем Бобби, явно наслаждаясь собой, продолжал: