Фитнес для Красной Шапочки

Полякова Татьяна Викторовна

— А вы сами что об этом думаете?

— Честно? Думал, Валентинычу спьяну привиделось, но тут одна загвоздка. Не придумал все это мой коллега, потому что за время своего отсутствия труп лишился кисти руки.

— Что? — в два голоса завопили мы.

— Да. Обнаружили это только утром.

— И что?

— В каком смысле?

— Куда делась эта кисть?

— Понятия не имею. По крайней мере, мы ее не нашли.

— Возможно, чья-то глупая шутка, — вздохнул Всеволод Иванович и вдруг заявил:

— Зря я эту историю рассказал, хотел пошутить, а выходит, уже не смешно.

— Я что-то не пойму, — нахмурился

Юра, — человек, то есть труп, лишился руки, и что, никакого следствия?

— Отчего же, — обиделся Всеволод Иванович, — мы как положено заявили, а нам сказали: не морочьте голову. Бомжа зарыли — и весь сказ, никому его рука не интересна. Вот если б ее нашли…

— Тогда что?

— Ничего. Могли бы узнать, кому и зачем она понадобилась.

— Та-ак, — вздохнул Юра, — а с Валентиновичем этим поговорить можно?

— Нельзя. Два дня назад у него случился инсульт, сейчас в больнице. Надеемся, что выкарабкается, но в реанимацию вас не пустят. К тому же вам лучше с Петраковым поговорить, с дежурным санитаром. Сдается мне, оно пропаже больше Валентиныча знает.

— Почему?

— Часто пребывает в белой горячке, а тогда людям занятные фантазии являются.

— Странное здесь у вас, однако, место, — не удержалась я.

Всеволод Иванович согласно кивнул, а Юра спросил:

— Где найти этого Петракова?

— Сегодня у него выходной, но вы скорее всего застанете его дома, он отлучается только за бутылкой. Живет рядом, восьмой дом, квартиры не помню, у соседей спросите.

Петраков сидел на скамейке возле подъезда в компании пса неизвестной породы и что-то внушал ему, грозя пальцем. Пес слушал, время от времени зевая.

— Вы Петраков? — приблизившись, спросила я.

— Петраков, — помедлив, ответил он, прищурил один глаз, мотнул головой и спросил:

— А вам чего?

— Мы из милиции, — со вздохом сообщил Юра, сунув ему под нос удостоверение. Появление данного документа произвело на Петракова прямо-таки целебное действие, он выпрямился, разлепил глаз и посмотрел на нас вполне осмысленно.

— Слушаю вас очень внимательно, — сказал он церемонно.

— Нас интересует труп, — влезла я, — тот самый, что куда-то исчез, а потом вернулся без кисти левой руки.

— Так ведь… — начал Петраков, переводя взгляд с меня на Юрку.

Мой напарник вдруг посуровел и, наклонясь к лицу Петракова, зловеще прошептал:

— За осквернение трупов статья полагается. До трех лет лишения свободы.

— Да вы что, — охнул Петраков. — Да я… о господи… я пальцем его не тронул, зачем мне его рука? У меня и в мыслях… вот сволочи, верь людям после этого…

— Вы нам про людей расскажите, — вкрадчиво предложила я.

— Про каких? — испугался он.

— Которым верить после этого нельзя.

— После чего? Так ведь никому…

— Не пойдет, — перебила я сурово, — нас конкретные люди интересуют. Так что если три года лишения вам не подходит, рассказывайте.

— Ох, как нескладно-то, — принялся бормотать Петраков, раскачиваясь и постукивая себя по колену.

— Ты, дядя, не дури, — заговорил Юра, — мы к тебе по-хорошему, выкладывай все как есть без протокола, а начнешь ваньку валять, я тебе махом…

— Понял, — с готовностью кивнул Петраков, — без протокола я пожалуйста, я даже с удовольствием. Я, можно сказать, сам в переживаниях и рад грех с души снять, потому что хоть

виноватым себя не чувствую, если только самую малость, но грех, как ни крути, мой. Хотя если разобраться по существу, так покойнику все равно — с рукой или без руки… Вот мне, к примеру…

— Поехали в отделение, — заявил Юра. Петраков выставил ладонь и изрек:

— Уже готов покаяться. Сей момент. Только с силами соберусь. Значит, дело было так. — Он вздохнул, с болью душевной посмотрел на нас и продолжил:

— Дежурим мы, значит, все тихо, спокойно… Неужто за покойника три года дают? — нахмурился он. — Ведь мертвый и…

— За осквернение трупа. И давай к делу, у меня время — деньги, а терпение не железное.

— Понял. Так вот. Все как обычно, вечер, трупик этот лежит себе в уголке, других-то не было, и слава богу, а то ведь бывает друг за дружкой везут, глаз не сомкнешь, а тут вечер спокойный выдался и мы с Валентинычем вздремнули чуток, а часам к одиннадцати я покурить вышел, вдруг подъезжают на джипе двое, морды — во, и сразу ко мне. Я гадаю, откуда их черт принес? Ихнего брата в тот день не поступало, и мужичок в углу явно не из этих, бомж, одним словом. Они мне: «Здорово, дед» — и с ходу так: «Хочешь стольник?» Я спокойно отвечаю: «Смотря за что». А тот, что помордастее, мне и говорит: «У нас тут спор вышел… Вон Андрюха божится, что с мертвяком в одной комнате запросто всю ночь пересидит и без водки. Жмурики у вас есть?» — «Как не быть, — отвечаю, — имеются, правда, сейчас в единственном экземпляре». — «Мужик или баба?» — спрашивают. Отвечаю: «Пол мужской», а мордастый обрадовался: «Это, — говорит, — хорошо, с мужиком как-то спокойнее. Ну что, дед, пойдем?» — «Ну, пойдем», — отвечаю, а сам думаю, каких только чудаков на свете нет, а мордастый мне водки две бутылки в руки — раз. Я их и повел.

— Они в морге вдвоем были? — спросил Юра, которого, судя по всему, история очень увлекла.

— Нет, один у дверей остался, караулить. Говорит, хочу, чтоб все честно было. А я пошел к себе немного выпить, то есть я сначала к Валентинычу заглянул, сообщить, что у нас гости, но он уже свою норму принял и спал, я и пошел один. Выпил, о жизни подумал, покурить решил, дай, думаю, гляну, как там гости, а возле дверей никого. Я удивился, потому что времени прошло совсем немного, сунулся в мертвецкую, там только клиент в уголке. Ну, думаю, слабоват парень оказался, а на столе, не поверите, сотня лежит, я ее взял и уж к себе идти собрался, но что-то мне трупик не приглянулся, что-то в нем не так было. А я непорядка не люблю, подошел, значит, чтоб разобраться, а у него, у трупа, руки-то и нет, кисти то есть. Честно скажу, очень я испугался, такого у нас отродясь не водилось, да еще сотня эта, ведь припаяют соучастие. Вот я в беспамятстве на каталке его и вывез.

— Куда? — ахнула я.

— Куда-куда, — вздохнул Петраков, — в коридор. А вообще хотел на кладбище. Вон оно, в двух шагах. Думаю, сброшу в могилку, бомжу все равно, где лежать.

— Так кладбище старое, здесь давно не хоронят, — насторожилась я.

— Я тогда об этом не подумал, испугался очень. Ведь положения своего мог запросто лишиться за такие-то дела. Слыхано ли, чтоб у трупа руку оттяпали. Очень я переживал и мозгами немного тронулся, потому и о кладбище рассуждал однобоко, не подумал, что там давно не хоронят, да и труп туда на каталке не повезешь.