Фладд
Шрифт:
Фладд на мгновение разжал объятия и отступил в сторону. Как только она перестала ощущать тепло его тела, ей стало ужасно холодно, и одновременно ее решимость пошла на убыль.
Луна уже спряталась. Кухню освещала единственная церковная свеча, которую Фладд зажег от своей зажигалки. Ее отблески лежали на перевернутых кастрюлях (сколько раз Филли оттирала их по наказу сестры Антонии!) и на кружках, ждущих утреннего чая.
Фладд прошелся по кухне, беззвучно ступая по каменному полу. Филли отчаянно захотелось настоящего июльского солнца, чтобы разглядеть Фладда как следует, узнать, как он выглядит.
— Тебе не нужен Рим.
— Было бы сейчас лето!
— Ты
— Как же не нужно? Мне надо просить о снятии монашеских обетов. Это может сделать только Ватикан.
«Придет лето, — подумала она, — а я по-прежнему буду здесь. Никто не станет хлопотать, чтобы мое дело решилось быстро. У меня нет друзей. Придет следующая зима, а за ней еще лето и еще зима. Где будет к тому времени Фладд?»
— Ты не слушаешь, — сказал он. — Ты говоришь, тебе нужно снять обеты, я говорю — не нужно. Ты говоришь, что связана, я говорю — нет. Какой закон держит тебя здесь?
— Закон церкви, — испуганно ответила она. — Ой, нет, наверное, это не закон. Не как государственный. Но, отец Фладд…
— Не называй меня так. Ты знаешь правду.
— …но, отец Фладд, меня отлучат от церкви.
Фладд вновь шагнул к ней. Пламя свечи взметнулось вверх, как будто вздохнуло. Он тронул ее лицо, шею, потом начал вынимать булавки из покрывала.
Она отпрянула:
— Нет-нет, нельзя.
Фладд мгновение медлил, затем отступил на шаг. Трудно было сказать, что выражало его лицо. Точно не усталость. Он был на удивление бодр. Какое-то движение за окном заставило Филомену повернуть голову. Снаружи шел снег; большие мягкие снежинки беззвучно касались стекла.
— Наверное, там теплее, — сказала она, глядя на улицу. — Он ведь не ляжет, да? К утру растает.
Филли точно знала, что с ней не может произойти ничего хорошего. Господь не сделает так, чтобы, проснувшись в пять, она увидела за окном преображенную землю под нетронутым белым покровом и черные деревья в подвенечной фате. Нет, снег останется ночной галлюцинацией, предутренним фантазмом. Завтра в пять не будет ни снега, ни солнца; она выглянет в окно и увидит лишь собственное тусклое отражение, а если каким-нибудь чудом к этому времени рассветет, ей предстанут лишь темные набухшие пустоши, паутина ветвей, водосточная труба и что-то клюющие воробьи — все тот же привычный мирок, в котором она обречена жить. И внезапно Филли поняла, что не выдержит тут и дня. Руки взметнулись к горлу, затем к вискам и к покрывалу; она принялась нащупывать булавки.
Фладд вынул их одну за другой и положил в ряд на кухонном столе. Потом рывком сдернул ненавистный белый чепец. На решение подчиниться ушли все ее силы, собственной воли не осталось, только усталость и холод. Фладд расстегнул английские булавки на внутреннем чепце, положил их рядом с обычными. Одним ловким движением ослабил завязки, снял чепец и бросил его на пол.
— Ты похожа на плохо постриженную живую изгородь, — сказал он.
Жар стыда прихлынул к оголившейся шее.
— Нас стрижет сестра Антония. Раз в месяц. Всех. Даже Питуру. Ножницы ржавые. Мне всегда хотелось иметь свои, но это против обета святой бедности.
Фладд провел рукой по ее голове. Неровно остриженные волосы росли в разные стороны, в одном месте уцелевшая прядка лежала завитком, на проплешинах короткий ежик торчал вверх, словно весенняя трава, пробивающаяся к свету и солнцу.
— Какие они были? — спросил Фладд.
— Каштановые. Самые обычные каштановые. И немножко вились.
Ему казалось — насколько можно было судить при слабом освещении, — что ее лицо
В девять к задней двери подошел Макэвой с тачкой. Агнесса, услышав стук, подпрыгнула от неожиданности. Она бросила недомытые тарелки, вытерла с рук пену и побежала открывать.
— Доброе утро, мистер Макэвой. А на кого вы оставили лавку?
— На доброго знакомого.
— Веревки вы тоже захватили?
— Я взял все необходимое. Надеюсь, тачка нас выручит.
— Вы небось уже всем всё рассказали?
— Ни слова о ночных событиях не слетело с моих уст. Приход и без того скоро узнает.
— «Дщери Марии» услышат сегодня вечером.
— Монахини, без сомнения, раньше. Если отец Фладд готов, мы поставим статуи на постаменты за час-другой. — Он улыбнулся уголками губ. — Когда мы их зарывали, собралась целая толпа помощников. Откапывать ведь легче, чем закапывать?
«Мне было гораздо труднее», — подумала Агнесса, а вслух сказала:
— Я позову отца Фладда. Он, как всегда, встал к ранней мессе, а сейчас пьет чай.
Она не предложила Макэвою чаю, а оставила его ждать у двери. Снег давно перестал, на улице подморозило. По пути на кухню Агнесса позвала Фладда и услышала, как он хлопнул дверью гостиной, поздоровался с Макэвоем и вышел через парадный вход, приговаривая на ходу, как кстати им будет тачка. Агнесса взяла тряпку и пошла в гостиную. Фладд, выходя, оставил чашку на каминной полке. Беря ее, Агнесса случайно взглянула на свое отражение в овальном зеркале. Лицо было бледное, усталое, глаза покраснели. Зато бородавка исчезла.
Отец Ангуин сидел в исповедальне и, задвинув бархатную шторку на решетке, прислушивался к звукам из нефа, где что-то гремело и скребло по полу. Тут он чувствовал себя в безопасности. «Если приедет епископ, — думал священник, — можно будет сбежать сюда. Не станет же он выволакивать меня силой. Не устроит здесь Томаса Бекета и рыцарей» [53] .
Его бросало из тоски в ликование, из страха в бесшабашное веселье. «В конце концов, — думал он, — зачем епископу приезжать? Конфирмаций в этом году не предвидится. Если кто-нибудь вроде Питуры по злобе ему не донесет, наш раскол может существовать себе тихо-мирно долгие годы. Возможно, со временем я стану антипапой».
53
Томас Бекет (ок. 1118–1170), архиепископ Кентерберийский в период правления Генриха II, был по наущению короля убит четырьмя рыцарями на ступенях алтаря Кентерберийского собора; причислен к лику святых как священномученик.
И еще он подумал: «Хорошо бы Агнесса принесла мне что-нибудь поесть».
Из мечтаний его вывел скрип открываемой дверцы.
— Фладд?
— Нет. Он ставит святого Амвросия.
— А. Моя кающаяся.
Она с тихим шелестом опустилась на колени.
— Как твое искушение? — Он боялся услышать ответ.
— У меня вопрос.
— Хорошо. Спрашивай.
— Отче, допустим, обрушилось здание. Под развалинами погребены люди. Может ли священник отпустить им грехи?
— Думаю, да. Условно. Если их откопают, они должны будут исповедаться обычным порядком.