Флаг миноносца
Шрифт:
Мотоциклисты шли тесной кучкой по ровной, как стрела, дороге. Белкин нажал педаль. Трассы снарядов пронеслись над головами преследователей. Тряска и пыль мешали прицелиться как следует. Сомин, услышав выстрелы своего орудия, распахнул дверку, но перебраться на таком ходу с подножки в высокий кузов было невозможно.
– Бери ниже, Писарчук!
– закричал он, стоя на крыле. Заряжающий едва успевал втыкать в приемник обоймы со снарядами. Белкин снова дал длинную очередь. Она ударила прямо в гущу. Сомин видел, как валились со своих машин мотоциклисты. Потом все скрылось в пыли.
Не доезжая до железнодорожной линии, идущей на Развильное, Земсков свернул на проселочную дорогу. За деревьями сверкнула вода. Это был всего лишь обмелевший небольшой
Нурьев развернул рацию. В тринадцать часов была назначена вторая встреча в эфире с дивизионом. Первую встречу, в девять часов, Земсков пропустил. В то время его атаковали "мессершмитты".
На дороге по той стороне пруда показалась машина, за ней следующая, еще одна - целая колонна. Сомин и Белкин бросились к орудию. Лейтенант отшвырнул котелок с водой, но не успел он подать команду "К бою!", как Иргаш закричал из кузова полуторки:
– Наши, наши!
По шоссе шли тяжело груженные "зисы" с белыми якорями на дверках кабин. В первой машине ехал начальник боепитания дивизиона инженер-капитан Ропак, смирный седеющий человек с больной печенью, любитель преферанса и крепкого чая. Он терпеливо переносил тяготы походной жизни и аккуратно выполнял все, что от него требовалось. Накануне инженер-капитан сильно волновался из-за того, что выезд задержался на несколько часов по вине начальника артсклада.
Ропак не на шутку испугался, узнав от Земскова, что Песчанокопская, куда он преспокойно вел десять грузовиков с реактивными снарядами, занята немцами. Он хотел тут же повернуть назад.
– Поймите вы, капитан! Мне приказано привести эти машины в дивизион, - возражал Земсков.
Ропак не соглашался. Он намерен был ехать только на восток или на юго-восток.
– Дивизион прорвется, мы встретимся с ним где-нибудь тут, - он тыкал в карту Земскова пальцем, на котором блестело толстое обручальное кольцо, - и вы выполните приказ.
– Мы туда не доберемся.
– Земсков отнял у него карту.
– После нашего прорыва через Песчанокопское за нами обязательно будет погоня. Нас будут искать по дороге на Развильное или южнее, а мы вот возьмем и поедем на северо-запад, навстречу дивизиону. Видите эту степную дорожку?
– Прямо к немцам? Вы понимаете, что вы говорите? Можете ехать куда угодно, а я отвечаю за секретные снаряды.
– Снаряды успеем взорвать в последний момент.
Ропак ничего не желал слушать.
– Лейтенант, я старше вас и по возрасту и по званию. Позвольте мне делать то, что я считаю нужным.
Земсков потерял терпенье. Каждая минута была дорога. Он отвел капитана в сторону и сказал ему на ухо:
– Если вы не поедете немедленно, я вас расстреляю на месте.
– Да как вы смеете грозить мне?! Вы...
Ропак встретился глазами с лейтенантом и замолчал. Яростный взгляд светлых глаз, ввалившихся от усталости, напомнил ему Арсеньева в минуты гнева. Он понял, что этот юноша не замедлит выполнить свое намерение.
Ропак сгорбился, опустил голову и пошел к своей машине.
– Делайте, как хотите, сейчас вы - старший!
– Нурьев!
– позвал Земсков.
– Есть связь с дивизионом?
Радист покачал головой, зажатой в наушники:
– Дивизион не отвечает.
5. ВСТРЕЧА
Дивизион не мог ответить, потому что в это время он был в бою. Еще ночью, вскоре после отъезда Земскова, Арсеньев послал Николаева и Бодрова с радистом на наблюдательный пункт.
Наблюдательный пункт был выбран удачно. Он находился километра на полтора впереди и чуть правее посадки, где замаскировались
Ночью на наблюдательном пункте услышали гул движущихся танков. Но сколько ни всматривались Николаев и Бодров, они ничего не могли разобрать во мраке, который стал особенно густым, когда догорел пожар в станице.
Вскоре шум прекратился. В станице время от времени взлетали ракеты. Вероятно, немцы боялись ночной атаки.
Утром наблюдатели осмотрелись. По обеим сторонам дороги лежало перед ними скошенное поле. На дальнем его краю виднелись стога. Мимо этих стогов дивизион проезжал ночью на свою первую позицию. Николаев тщательно осмотрел в бинокль всю местность. В степи было тихо. Ничто не напоминало о войне. За ночь улеглась на дороге пыль. Блестела роса. Утренние птицы спешили вдоволь нащебетаться до наступления жары. Заяц-русак, задрав куцый хвост, пересекал поле. Николаев следил за его бегом. Зверек спешил преодолеть открытое пространство и юркнуть за ближайший стог. Но, не добежав нескольких метров до своей цели, заяц остановился и вдруг помчался в обратном направлении, будто за ним гналась стая собак. Что его могло испугать? Николаев стал присматриваться. "Черт возьми, ведь этого стога у самой дороги ночью не было. Да и вообще стогов было меньше!" Теперь он не выпускал из поля бинокля стог, испугавший зайца. Там что-то еле заметно пошевелилось. Другой стог сам собой двинулся вперед и снова замер.
Николаев больше не сомневался. Расчеты заняли несколько секунд. Получив радиограмму, Арсеньев немедленно открыл огонь. С наблюдательного пункта было хорошо видно, как разлетелось сено, маскировавшее танки. Два танка загорелись, остальные повернули обратно. Через некоторое время они появились снова, и снова Арсеньев заставил их отойти. Так повторялось несколько раз.
Вероятно, ночные залпы по станице причинили немало ущерба врагу. На дивизион наступало гораздо меньше машин, чем можно было ожидать, но немецкие танкисты изменили тактику. Они начали охватывать дивизион с флангов. Николаев разгадал этот маневр и сообщил о нем Арсеньеву. Отходить было невозможно. Это понимали все - от Арсеньева и Яновского до любого из матросов. Прекрати дивизион огонь, повернись он спиной к врагу, и танки тут же перейдут в атаку, засыпят снарядами, догонят и уничтожат. Тут-то и пригодилась одна батарея, оставленная Арсеньевым в резерве. Она выскочила вперед и приняла на себя загибающийся правый фланг танков. Только одному танку удалось прорваться вперед. Времени на перезарядку не было. Командир огневого взвода Баканов и двое матросов с гранатами в руках поползли навстречу танку. Пулеметная очередь хлестнула над их головами, прижав людей к земле. Казалось, нет силы, способной оторвать их от колючей стерни.
Баканов смотрел на приближающийся танк. Это длилось несколько секунд, а может быть всего одну секунду. За спиной у троих моряков была батарея. Там, на первой боевой машине, тщательно завернутый в брезент, лежал бело-голубой Флаг миноносца. В кратчайший промежуток времени, не измеряемый никакими секундомерами, Баканов представил себе этот флаг, развевающийся на кургане под Ростовом, среди засыпанной снегом московской площади, на гафеле лидера "Ростов", которого Баканов никогда не видел. Он вскочил и, пригибаясь, побежал вперед. Над головой лейтенанта прошуршал танковый снаряд. Баканов оступился, упал, мелькнула мысль, что это конец. Танк с лязгом пронесся мимо него. В этот момент раздался взрыв противотанковой гранаты. Ее бросил матрос Ефимов, который бежал вслед за Бакановым. Танк с грохотом завертелся на перебитой гусенице, стреляя куда попало. Ни один из троих, ни Баканов, ни матросы не видели, что на батарею движутся еще два танка. Их видел Шацкий. Его боевая машина еще не стреляла, но бывший кочегар уже успел со своими бойцами подрыть землю под передними колесами. После ростовского боя он взял себе за правило всегда быть готовым к стрельбе прямой наводкой.