Флаг миноносца
Шрифт:
– Так тебе ж снилось - не мне!
– огрызнулся Куркин.
Со зловещим фырканьем приближался снаряд. Все инстинктивно пригнулись. Чиркнули по листьям осколки, полетели камни.
– Гаубица крупного калибра, - понял Сомин, - значит обнаружили дивизион. Хотят поразить навесным огнем.
Его позвали к телефону. Сомин услышал голос Земскова:
– Комдив разрешил тебе увести людей в ущелье. Оставь по одному наблюдателю на каждое орудие.
– Пожалуй, не стоит, Андрей. Может налететь авиация. Они нас обнаружили.
– Я тебе сейчас не Андрей!
– вспылил
– Выполняй приказание командира дивизиона!
Новый разрыв прервал разговор. Осколком была повреждена линия связи. По-прежнему кружилась "рама" и время от времени рвались снаряды.
Пока летит тяжелый снаряд, успеваешь многое передумать. Кажется, за время от звука выстрела до разрыва можно свернуть папироску.
"Командир дивизиона не приказал, а разрешил увести людей, - рассуждал Сомин, - а Земсков на меня прикрикнул только потому, что беспокоится о нас. Но в данном случае он не прав. Корректировщик сейчас сообщит по радио, что артиллерийская стрельба не эффективна, и тут же появится авиация".
Снаряд разорвался с оглушительным грохотом.
– Белкин!
– позвал Сомин.
– Спустись в ущелье к командиру дивизиона, скажи, что я не понял приказания. Нам нельзя сейчас уходить, - пояснил он.
Артобстрел прекратился, но тут же, как и предполагал Сомин, появились самолеты. Они шли прямо на дивизион. Сомин открыл огонь.
Точные короткие очереди заставили головной бомбардировщик изменить курс. Бомбы легли на склоне горы. Ни один осколок не залетел в ущелье.
Сомин, разгоряченный, в расстегнутой гимнастерке, крепко сжимая бинокль обеими руками, следил за самолетами. Совсем недавно он скинул повязку, которую носил около трех месяцев. Теперь на правой руке не хватало одного пальца, но это не мешало ни стрелять, ни держать бинокль. Большего сейчас не требовалось.
Из-за лесистого далекого склона появилась новая волна бомбардировщиков. По их строю Сомин понял, что самолеты будут пикировать вдоль ущелья.
"Эх, жаль Белкина я отослал!" - подумал Сомин. Он послал наводчика Тютькина на второе орудие, стоявшее метрах в пятидесяти, а сам сел на его место.
– Скажи Омелину пусть ведет огонь самостоятельно с нулевых установок.
Первый пикировщик ринулся вниз, включив сирену. Жуткий вой, усиленный горным эхом, уже не производил впечатления на зенитчиков. Только Лавриненко зажал пальцами глаза и уши.
Сомин нажал педаль. "Рано!" Малиновая трасса мелькнула под брюхом самолета, который в следующее мгновение сбросил бомбы. Но, видимо, летчик все-таки не выдержал характер. Бомбы легли с недолетом.
Сомин обругал себя трусом за то, что выстрелил раньше времени, и навел перекрестие коллиматора на следующий самолет. Он услышал выстрелы второго орудия, но сам не стрелял. В эту минуту он не думал ни о чем. Для мыслей просто не было места. Все сознание подчинялось одному желанию: "Сбить во что бы то ни стало!"
Самолет ускользнул из перекрестия, и Сомин понял, что стрельба с нулевых установок не дает успеха. Ведь пикировщики шли не прямо на орудие, а чуть правее. Здесь необходима была корректировка с помощью курсового угла и угла пикирования, но
Уже четвертый самолет, заваливаясь на крыло, собирался кинуться в пике, когда раздался властный, спокойный голос:
– По пикирующему... Курс - сто шестьдесят. Вниз - тридцать... Скорость - двести...
Прицельные немедленно выполнили команду, а у Сомина от радости заколотилось сердце. Он ни на мгновение не отрывался от коллиматора и уже не выпускал самолет из перекрестия.
– Вниз - сорок пять! Огонь!
Пикирующий самолет сам налетел на трассу снарядов, направленную наперерез его пути. "Юнкерс" накололся на нее, как яблоко на вязальную спицу. Он выпустил длинный дымовой шлейф и, не выходя из пике, ударился о склон горы. Следующий самолет сбросил бомбы куда попало. Быстро сменялись команды: курс, скорость, дальность, вниз, вверх...
Когда скрылся последний самолет, Сомин отошел от штурвала. Гимнастерка на нем была мокрой. У орудия стоял Земсков.
– Ты командир взвода или наводчик?
– спросил Земсков.
– Разжаловать тебя в рядовые за такую самодеятельность. Тогда насидишься за штурвалом.
Сомин еще не оправился от радостного возбуждения. У бойцов тоже было отличное настроение. Не каждый день удается сбить самолет! Но Земсков не собирался их поздравлять. Вид у него был крайне недовольный.
– А почему второе орудие не стреляло?
– спросил Сомин.
– Это уж тебе надо знать. Ты - командир взвода, - Земсков положил бинокль в футляр.
– Пошли на второе орудие. Посмотрим.
Когда они вошли в кусты, Сомин схватил Земскова за руку:
– Спасибо тебе, Андрей! Выручил ты меня не в первый раз, мой командир...
Земсков покачал головой:
– Неважную я тебе оказал услугу. Сбил-то самолет я, хоть и твоими руками. Значит твой авторитет, как командира, подорван. Бойца я из тебя сделал неплохого, а вот командир не получился. Ну, не подойди я в этот момент, разбомбили бы немцы дивизион.
Второе орудие оказалось поврежденным осколками бомбы. Один из бойцов был ранен.
– И этого могло не случиться, веди ты себя, как командир, а не как рядовой!
– Земсков не мог удержаться от упрека: - Личного подвига захотелось! Как же ты не понимаешь, что командиру куда труднее, чем бойцу - в любом случае. Не надеялся, значит, на своего наводчика. Смотри, Володя, еще один подобный случай - сам пойду к Арсеньеву, скажу, чтобы у тебя отобрали взвод.
Самолеты больше не появлялись. Дождавшись ночи, Николаев повел дивизион к высоте Фонарь. Снова двигались ощупью, вслед за мерцающими светлячками. Николаев опасался вести огонь с прежней позиции. Ее, безусловно, уже засекли, но позади не удалось найти ни одной пригодной площадки. Командир дивизиона решил идти вперед. Здесь дорога была лучше. Горы широко раздвинулись, открывая долину. До передовых позиций противника оставалось не более двух километров. Николаев позвал Бодрова: