Флаг миноносца
Шрифт:
– Старшину Косотруба?
– Арсеньев с трудом удержался, чтобы не сказать: "Да кто же тебе это позволит?"
– Ну, старшину, - поправился Дьяков.
– Сейчас это не имеет значения. Быть ему рядовым в штрафной роте. Понимаешь, кинулся на меня, двоих бойцов чуть не убил...
Слух о том, что Косотруба отдают под суд, быстро распространился в полку. Валерка отнесся к этой близко его касающейся новости с великолепной небрежностью.
– Об чем речь?
– спросил он своих взволнованных друзей.
– Что вы панику наводите? Кто это позволит? Капитан третьего ранга?
–
Разговор происходил в домике, занятом полковой разведкой. Валерка сидел на старинной деревянной кровати времен Лермонтова, который, говорят, побывал в этих местах. Рядом с Косотрубом сидели его дружки Журавлев и Иргаш. Людмиле, как гостье, предоставили единственную табуретку. Остальные примостились кто где - на ящиках, канистрах и прямо на полу, застланном плащ-палатками. Из дивизиона пришел Шацкий. Он остался стоять у дверей и даже не расстегнул шинель.
– Иди к командиру полка и расскажи, как было, - настаивал Шацкий, не жди, чтоб написали приказ.
Косотруб, со свойственной ему меткостью, отправил щелчком окурок в дверку открытой печи:
– Не могу беспокоить командира полка личными вопросами.
В глубине души он опасался, что Арсеньев не заступится за него.
– А пошлют в штрафную - так там тоже можно бить фрицев. Вот, только не знаю, кому из вас оставить гитару.
В комнату с шумом вошел Рощин. Бросив на кровать фуражку, он расстегнул шинель и уселся на край стола. Рощин приехал час назад, но знал уже обо всем, так как успел поговорить с капитаном Ермольченко. Этот капитан, недавно прибывший в полк, временно был назначен начальником полковой разведки. Положение складывалось неблагоприятно. Арсеньев не стал слушать ни Николаева, ни Бодрова, явившихся с ходатайством в пользу Косотруба. Был уже отдан приказ об аресте разведчика, но почему-то с этим делом медлили.
– Ты должен обратиться к генералу!
– заявила Рощину Людмила.
– Он тебя любит неизвестно за что. Расскажи ему все начистоту.
Рощин не успел ответить, как появился вахтенный командир Баканов. За ним шли двое матросов с винтовками.
– Все ясно. Барахло брать с собой?
– спросил Косотруб.
– Пока - без. Оружие сдай Журавлеву. Он остается вместо тебя. Баканов кивнул на дверь.
– Пошли!
Косотруб посмотрел на грязное оконное стекло, порябевшее от капель. Холодный дождь прекратился всего час назад. Теперь он снова поливал станичный плац, превратившийся в озеро, и осклизлые от жидкой грязи склоны холмов.
– Опять крестит!
– заметил кто-то из разведчиков.
– Хорошо!
– ответил Валерка.
– Хоть пыль немного прибьет.
Никто не улыбнулся в ответ на эту остроту. Следом за Косотрубом и его конвоирами вышли остальные. Людмила, бледная от злости, направилась к санчасти. Рощин пошел ее провожать. До санчасти было недалеко. У ручья, пересекавшего дорогу, Рощин предложил:
– Давай перенесу!
Людмиле вспомнилась другая речка и другой человек, который хотел перенести ее. Тогда она вырвалась. Чего бы она не дала сейчас, чтобы тот момент
– Нет, Геня, я уж как-нибудь зама, - вздохнула она.
– Ты мне лучше окажи другую услугу - помоги уйти из полка. Тошно мне здесь сейчас.
Рощин не знал настоящей причины внезапного отвращения Людмилы к полку, но он и не доискивался.
– Уйти? Это проще всего. Хочешь в армию, на курсы бодисток? Я это мигом устрою.
– Давай курсы. Все равно. Это очень трудно?
– Чепуха! За месяц выучишься.
Он сообразил, что эти курсы находятся рядом со штабом опергруппы, значит Людмила будет у него под рукой. О таком стечении обстоятельств Рощин и не мечтал. Они дошли до санчасти. Капитан медицинской службы отчитывал санинструктора из третьего дивизиона:
– Если еще раз увижу у вас в землянках такую грязь, я тебе покажу! Ты - санинструктор или американский наблюдатель? Работать надо, а не докладывать!
Людмила попрощалась с Рощиным:
– Так что ты давай поскорее, Геничка, ладно? А сейчас сходи в штаб, узнай, как там с Валеркой. Ты знаешь, какой он для меня друг. Вместе из Майкопа выходили с ним и с...
– С Земсковым, - подхватил Рощин.
– Да, Андрею, пожалуй, полка не видать. Тут Ермольченко стал на крепкие якоря.
– Да разве можно сравнить его с Андреем?
– вспылила Людмила.
– Ты знаешь, какой он разведчик? Тебе и не снилось, и Ермольченко твоему тоже!
– Тут, Люда, загвоздка не в этом. Я слышал, понимаешь, кое-какие разговорчики...
– Разговорчики? А ты меньше слушай.
– Я бы и не слушал, а вот Арсеньев слушает. Может, и не все слушает, что говорит Будаков, а кое-что в ухе застревает. Андрей "усатого" не раз осаживал. В Жухровском, например. Помнишь?
– Еще бы!
– И другие моментики были не весьма приятные для Будакова, а тут Поливанов возьми и представь Андрея к ордену за операцию под Гойтхом, а "усатого" обошел. Приятно, что ли? Такой знаменитый ПНШ нужен Будакову, как гвоздь в подметке или, культурно говоря, как кобелю боковой карман.
– Не трепись, Геня. Говори толком. Тошно от твоих шуток.
– Чего толковее? Ясно - Будаков постарается избавиться от Андрея. Ермольченко - тоже не хвост собачий - заслуженный, способный офицер. Раз его посадили на должность, теперь Будаков попытается удержать его тут.
– Ничего не выйдет у твоего усатого! И ты-то хорош!
– Люда, Андрей мне друг. Я сам за него болею, но ты вот чего волнуешься? Чего ты психуешь?
Ответа он не дождался. Людмила вошла в дом, а Рощин отправился за новостями в штаб.
Неизвестно, чем окончился бы инцидент с Косотрубом. Начальник политотдела требовал, чтобы виновного немедленно передали в армейский трибунал. Арсеньев пока не подписывал приказ.
Вечером произошло событие, из-за которого все, за исключением Дьякова, забыли о "деле" Косотруба: одна из боевых машин взорвалась на собственных снарядах.
Это было под вечер. Стреляли двумя установками. На одной из них три снаряда не вылетели, а разорвались прямо на спарках. Двенадцать человек было ранено. Один убит. Боевая установка вышла из строя.