Флейта для чемпиона
Шрифт:
– А зачем же безумную идею?
– спросила Светлана.
– А потому, что, как сказал великий учёный Нильс Бор, мы живём в век безумных идей, - усмехнулась Надежда.
– У меня его слова красным карандашом подчёркнуты.
– Она раскрыла папку.
– Вот у него в лаборатории, когда какой-нибудь учёный выдвигает новую идею, Бор говорит: "Ничего идея, но для хорошей она недостаточно безумна..." А что касается идеи Гуляевой - Фокиной, то про неё тоже можно сказать: "Перед нами безумная идея - теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна,
– Надежда, обоснуй с научной точки зрения, - кивнула Елена.
– А чего тут обосновывать, - развела руками Надежда.
– До недавних пор считали: рекорды держатся, в основном, на физических данных, а вот врач - англичанин Таннер, исследовав физические данные ста участников игр, заключил, что результат, в основном, базируется на исключительных физиологических, морально-волевых качествах...
– Постой!
– насторожилась Елена.
– Среди нас посторонних нет?
– Посторонних нет, - оглядел двор Тарас.
– Нет, есть, - встала Татьяна.
– Кто?
– растерялась Елена.
– Я посторонняя.
– Почему ты посторонняя?
– поразилась Елена.
– Ты же мой секретарь наших соревнований.
– Потому что я против безумной идеи Гуляевой тире Фокиной. В результате вашей идеи Ларионов может стать потерпевшим, - сказала Татьяна.
– А кто ты такая, чтобы быть против?
– нахмурилась Елена.
– Я - твой секретарь наших соревнований. Я веду протокол и комментирую. Имею я право комментировать?.. Я вообще хочу быть комментатором.
– Чего комментатором?
– спросила Елена.
– Чего, чего?
– передразнила её Татьяна.
– Всего на свете. Всей жизни!.. Есть спортивные комментаторы, есть политические комментаторы, а я хочу быть комментатором жизни. Жизненных открытий!
– А кто тебя назначил секретарём?
– нахмурилась Елена.
– Ты назначила.
– Ну, вот и закройся по собственному желанию, не согласна уходи!.. Нам несогласных не надо!..
– Елена обернулась к Надежде: - Говори... А ты, Цветков, стенографируй. Ты будешь секретарём и делохранителем и телохранителем Вениамина Ларионова и его личным массажистом.
– Не соглашайся, - сказала ему Татьяна.
– Согласишься - пожалеешь!
Она вышла из беседки и тут же вернулась:
– Предупреждаю: я себя по-прежнему считаю секретарём и буду вести свой протокол соревнований.
– Снова вышла и опять вернулась: - Кстати, расшифровываю, что под потерпевшим в следственной практике подразумевается человек, который понёс физический, материальный или м-о-р-а-л-ь-н-ы-й ущерб!..
– Вновь ушла и снова вернулась: - А впрочем, чего это я волнуюсь из-за Ларионова? Всё равно ведь потерпевший тут не он, а все вы. Ларионов - это дот, и ничего вам с ним не сделать!
– Дот?! А вот мы его как взорвём изнутри... Не такие взрывались, - уверенно улыбнулась Елена.
– А я вообще против того, чтобы у нас были олимпийские игры только по прыжкам в высоту.
– А за что же ты?
– спросила Фокина.
– Я за то, чтобы как в Греции. Там праздник Олимпиады
– Это ещё какие души? Души нет, значит, и никаких душевных игр не может быть, - отрезала Елена.
– Значит, души нет, а сами поёте: "Чтобы тело и душа были молоды?.." Я вообще ещё считаю, - заявила Цветкова, - что вы вообще неправильно устраиваете олимпийские игры.
– Ах, она считает!.. Ах, профессор Цветкова считает!..
– съязвила Елена.
– А я, между прочим, не одна так считаю.
– А кто же ещё?
– Товарищ Ксенофан ещё так считает.
– Какой ещё такой Ксилофон?
– снова съязвила Елена.
– Древнегреческий! И не Ксилофон, а Ксенофан... Поэт и мыслитель.
– И дальше Цветкова отчеканила, словно из книги вычитала: - "Поэт Ксенофан в одной из своих элегий жаловался на чрезмерное возвеличивание атлетов, тогда как учёные, поэты и общественные деятели, которые пекутся ежедневно о благе отчизны, остаются позади, за пределами общественных симпатий. И часто, - отмечает с грустью Ксенофан, - быстрота ног и крепость рук приносят человеку больше почестей, чем разум и талант. И это весьма прискорбно.
Пусть и могучих кулачных бойцов не имеет наш город,
Нет ни борцов-крепышей, ни пятиборцев лихих,
Ни бегуна быстроногого (как средоточия мощи,
Что в состязаньи мужи ценят превыше всего),
Но все равно в благоденствии город цветущий пребудет,
Радости ж мало для всех, если в упорной борьбе
Стать победителем в играх удастся кому-то:
Город весь наш оттого станет едва ли сильней.
...несправедливо,
Если искусству ума силу народ предпочтет...
– И чётко и даже с какой-то многозначительностью произнеся эти слова, Татьяна Цветкова с достоинством покинула шумно-противоречивый спортивный парламент.
– Интересный она человек, эта Цветкова, - сказал Сидякин и нарисовал у себя в большом блокноте по памяти довольно похожий портрет Цветковой.
– И Ксенофан тоже интересный человек, только вот сохранилось ли его изображение?..
– У тебя все интересные, - сказала Елена.
После ухода Цветковой наступил шум: оказалось, что многие не знали о том, что во время Игр шли и состязания ума. (Между прочим, я тоже об этом не знал! Да, вот представьте себе!) Но Гуляева и Фокина быстро утихомирили судейскую коллегию.
– На чём мы остановились?
– спросила Елена, обращаясь сразу ко всем и ни к кому лично.
– Ларионов - это дот, - напомнила Светлана Мухина, - и что нам с ним ничего не сделать, но мы его взорвём изнутри... Не такие взрывались...
– Мы с Надей, - сказала Елена, - уже пробовали провести малую попытку зазнать Ларионова, внушив ему, что он выдающаяся и неповторимая личность, но у нас с ней ничего не вышло, потому что Ларионов к себе относится так, как будто он заурядный тип.
А Тарас сказал: