Флибустьеры (с илл.)
Шрифт:
Заключалась статья трогательным прощанием:
«Иди же спокойно, храбрый воин, ты, что опытной рукой направлял судьбы страны сей в столь смутные времена! Иди спокойно наслаждаться целебным воздухом Мансанареса! [187] Мы же останемся здесь, как верные стражи; будем чтить твою память и с восхищением обращаться мыслью к мудрому твоему правлению. Мы клянемся, что отомстим гнусному негодяю, дерзнувшему нарушить твое великолепное пиршество, верь, мы отыщем злодея даже на дне морском! Страна сия навек сохранит драгоценное воспоминание о твоей мудрости, доброте и отваге».
187
Мансанарес — река в Испании, на которой
Еще до рассвета, как только статья была закончена, Бен-Саиб послал ее в редакцию — он ведь уже получил одобрение цензора. После этого он уснул, подобно Наполеону, составившему план сражения при Иене [188] .
Утром его разбудил посыльный, который принес обратно статью и записку от редактора: его превосходительство строго-настрого запретил оглашать событие и приказал опровергать все слухи и комментарии как безосновательные вымыслы, преувеличения и досужие сплетни.
188
Иена — город в Германии; здесь Наполеон 14 октября 1806 г. одержал одну из самых блестящих побед над прусскими войсками.
Для Бен-Саиба это был тяжелый удар. Убили его дитя, такое прекрасное дитя, рожденное в трудах и муках! Куда теперь пристроить это великолепное, истинно цицероновское рассуждение о порче нравов, это блестящее изложение военно-карательных мер? Подумать только, через месяц-два ему надо уезжать с Филиппин, а в Испании эту статью, конечно, не напечатают. Как применишь ее к мадридским преступникам, если там в ходу совсем другие идеи, — там ищут смягчающих обстоятельств, изучают факты, привлекают присяжных! Статьи такого сорта — это нечто вроде ядовитых алкогольных напитков, которые производятся в Европе для продажи неграм, good for negroes [189] . Разница только та, что этих напитков негры могут не пить и тогда не отравятся, меж тем как статьи Бен-Саиба — читают их филиппинцы или не читают — все равно оказывают действие.
189
Годится для негров (англ.).
— Хоть бы завтра или послезавтра произошло еще какое-нибудь преступление! — вздыхал Бен-Саиб.
При мысли о своем чаде, испустившем дух, еще не увидев света, об этом безвременно увядшем бутоне, слезы наворачивались на его глаза. Он оделся и пошел к редактору. Тот пожал плечами: да, его превосходительство запретил статью, ибо, если станет известно, что семь главных богов позволили какому-то наглецу напасть на них врасплох и ограбить, в то время как они орудовали вилками и ножами, — под угрозой окажется неделимость отечества! Посему губернатор повелел не разыскивать ни лампу, ни ее похитителя, а также дал совет своим преемникам не являться на ужины в какие бы то ни было частные дома без мощной охраны. А так как гости дона Тимотео, знавшие о происшествии, — это почти все чиновники и военные, то опровергнуть слухи не составит труда: ведь речь идет о неделимости отечества! Эти слова заставили Бен-Саиба склонить голову: в героическом смирении он сравнивал себя с Авраамом, с Гусманом «Добрым», с Брутом и другими историческими героями древности.
Столь великая жертва не могла остаться без награды. Бог — покровитель журналистов был доволен Авраамом Бен-Саибом. Почти в тот же миг в редакцию явился ангел в облике хроникера и принес весть о нападении на виллу, расположенную на берегу Пасига, куда несколько монахов удалились на время летней жары. Замечательный случай! И Авраам Бен-Саиб вознес хвалы своему богу!
— Злодеи похитили свыше двух тысяч песо, нанесли тяжелые ранения одному из монахов и двум слугам… Святой отец мужественно защищался стулом, от которого остались одни щепки…
— Минутку, минутку! — бормотал Бен-Саиб, записывая. — Итак, сорок, нет, пятьдесят тулисанов предательски… револьверы, боло, винтовки, ружья… бесстрашный лев… стул… щепки… ужасные раны… десять тысяч песо…
Вне себя от
190
Кастелар-и-Рипполь Эмилио (1832–1899) — испанский политический деятель, оратор, писатель, представитель испанского буржуазного либерализма.
— Ах, наш Бен-Саиб! Храбрый как лев, кроткий как ягненок!
Прибыв на место, он, к великому своему удивлению, узнал, что раненый монах — не кто иной, как отец Каморра, которому, во искупление его шалостей в Тиани, провинциал ордена назначил отбывать епитимью в загородной вилле на берегу Пасига. У монаха была небольшая ссадина на руке и легкая контузия головы вследствие падения; грабителей, по его словам, было трое; похищена сумма в пятьсот песо.
— Не может быть! — опешил Бен-Саиб. — Помилуйте… Вы сами не знаете, что говорите!
— Это я — то не знаю, провалиться мне!
— Бросьте чепуху молоть!.. Грабителей было больше…
— Ну уж, чернильная душа!..
Друзья повздорили не на шутку. Бен-Саибу очень хотелось, чтобы это был настоящий бандитский налет: тогда не пропадут даром его громкие фразы и получится великолепная статья.
Спору положили конец новые известия. Грабители были схвачены и дали важные показания. С ними-де встретился тулисан Матанглавин (так звали теперь кабесанга Талеса) и провел их в Санта-Меса, где скрывалась вся банда. У тулисанов был план напасть на монастыри и дома богачей… Командовать должен был испанец, высокий, смуглый, седой человек; он говорил, что действует по приказу генерала, своего большого приятеля, уверял, что к ним присоединятся артиллеристы и несколько полков, так что бояться, мол, нечего: тулисанов помилуют, и они получат третью часть добычи. Но сигнал — пушечный выстрел — в назначенное время не раздался, и тулисаны, решив, что их обманули, разошлись — кто домой, а кто обратно в горы, — клянясь расправиться с испанцем, который их подвел уже второй раз. Тогда они, то есть пойманные грабители, решили заняться делом на свой страх и риск и напали на ближайшую виллу, намереваясь честно отдать седому испанцу две трети добычи, если он потребует.
Судя по приметам, таинственный испанец был Симоун; это показалось невероятным, грабителей обвинили во лжи и за столь кощунственную клевету подвергли всевозможным пыткам, вплоть до электрической машины. Однако в тот же день вся Эскольта заговорила об исчезновении ювелира, а когда в его доме нашли ящики с порохом и множество патронов, показания грабителей обрели видимость правдоподобия. Дело стало совсем таинственным и запутанным, говорили о нем шепотом, покашливая, испуганно озираясь и обрывая речь на полуслове; охали, сокрушались… Те, кто был знаком с ювелиром, ходили с вытянутыми лицами и не могли опомниться от удивления; каждый стал припоминать случаи, которые прежде прошли незамеченными. Да, тут было от чего потерять голову.
— Еще дешево отделались! Кто бы мог подумать…
Вечером Бен-Саиб, набив карманы револьверами и патронами, отправился к дону Кустодио. Ученый муж был поглощен составлением проекта о мерах против американских ювелиров. Прикрыв рот ладонями, он шепнул на ухо журналисту несколько слов.
— Да ну? — заметно побледнев, воскликнул Бен-Саиб и схватился за карманы.
— И где бы его ни нашли…
Вторую половину фразы дон Кустодио передал выразительным жестом: изобразив, будто держит в руках ружье со штыком, сделал вперед два выпада и при этом присвистнул.