Флорентийка и султан

Беньи Жаннетта

Заметив выразительный взгляд Тамаша, направленный на помощника воеводы Ференца Хорвата, Жигмонд чуть понизил голос.

– А господин помощник, между прочим, тоже почти что член нашей семьи. У меня нет от него никаких тайн. Ну, говори, что же ты молчишь?

Тамаш колебался, пока еще не уверенный в том, что ему нужно сообщить господину Жигмонду всю правду. Пока он раздумывал, Жигмонд успел расхохотаться.

– Неужели ты думаешь, что я не знаю, о чем-то таком, что происходит в этой стране? Мне сообщают об этом со всех

сторон.

Тамаш насторожился.

А о чем вы знаете? – тихо спросил он.

– О том, что казначей Стамбула бежал на моем корабле. О том, что он захватил с собой все свои богатства и прекрасную наложницу из своего гарема.

На лице Жигмонда неожиданно появилась плотоядная улыбка. Он подошел к Фьоре и принялся разглядывать ее со всех сторон.

– Так вот, значит, она какая. Да, у этого Али Чарбаджи был хороший вкус.

Тамаш не верил своим ушам. Неужели то, что сообщил ему перед смертью пассажир, назвавшийся греческим именем Апполониус Трикалис, уже известно всему миру? Неужели тайна казначея Стамбула раскрыта? Неужели Жигмонд знает даже о сокровищах?

Лицо у капитана начало покрываться малиновой краской, однако, к его счастью, ростовщик истолковал это иначе.

– Что, небось она тебе самому нравится? – загоготав, спросил он.

– Нет, нет,– торопливо ответил моряк,– я об этом даже не думал. Скажите, а кто еще знает о бегстве из Турции казначея Стамбула?

– Весь королевский двор в Буде,– ответил Жигмонд.– У меня там есть свои люди. Ну, так рассказывай, где наш богатый турок?

«Ага,– подумал Тамаш,– значит, Жигмонд все-таки не знает ни о том, что произошло с Али Чарбаджи, ни о судьбе его сокровищ. Что ж, значит и я буду молчать. Он узнает от меня только то, что я разрешу ему узнать».

– Да, все это правда,– согласился он.– С одной только оговоркой – Али Чарбаджи умер в пути.

– Ах, вот оно что,– разочарованно протянул Жигмонд.– Жаль, любопытно было бы на него посмотреть.

Тамаш решил подыграть хозяину.

– Он такой же, как вы,– как бы невзначай сказал капитан,– ничего особенного.

Жигмонд был начисто лишен чувства юмора и поэтому пропустил мимо ушей скрытую в словах Тамаша иронию.

– А что же случилось с его сокровищами?

– Все, что Али Чарбаджи захватил с собой – это ларец с золотом и вот эта девушка.

Услыхав упоминание о золоте, Жигмонд засуетился.

– Ты имеешь в виду тот самый ларец, который сейчас у тебя в руках?

– Да, это именно он,– ответил капитан и протянул ларец Жигмонду.– Здесь все золото, которое было у казначея Стамбула с собой. Я хочу вручить его вам.

Руки у Жигмонда задрожали от нетерпения. Он тут же потянулся к ларцу, однако Тамаш пока не отдавал его Жигмонду.

– Умирая, Али Чарбаджи просил меня исполнить одну его просьбу,– сказал Тамаш.– Я хочу обратиться с этой просьбой к вам.

Ростовщик недовольно нахмурился.

– Что еще за просьба? Если

это насчет денег, то их у меня нет.

– Нет, эта просьба касается девушки, которая ехала вместе с ним. Вот этой самой девушки.

Он показал рукой на Фьору, которая с отрешенным видом разглядывала портреты каких-то чванливых рыцарей в доспехах со снятыми шлемами, украшавшие стены зала, а также коллекцию оружия в противоположном углу комнаты.

– Господин Жигмонд, вы не могли бы взять эту девушку в свой дом, хотя бы в качестве служанки?

Старый ростовщик растянул губы в радостной улыбке.

– Ну что ж, мне сгодится такая служанка. А что она умеет делать?

– Этого я не знаю,– ответил Тамаш.– Но если вы исполните последнюю просьбу Али Чарбаджи, он просил передать вам этот ларец. Здесь золото. По-видимому, оно должно было принадлежать госпоже Фьоре – так зовут эту девушку. Но последняя воля умирающего – это закон.

Наконец-то Тамаш отдал ларец в руки Жигмонду. Тот дрожащими руками открыл крышку и, спустя несколько мгновений, разочарованно протянул:

– Но здесь не наберется, наверное, и сотни золотых.

– Это почти все, что было,– спокойно сказал Тамаш.

– Что значит почти все? – заорал Жигмонд, теряя самообладание.– Кресченция, поди сюда.

Он сунул в руки очень живо подскочившей к нему жены ларец с золотом и прикрикнул:

– А ну-ка, пересчитай! А ты, Тамаш, мерзавец, сознавайся, сколько денег взял себе!

Запольяи невозмутимо ответил:

– Я взял отсюда всего лишь десять монет на дорожные расходы. Да, чуть не забыл, господин Жигмонд, ведь еще вам принадлежит десять тысяч мер пшеницы, которые лежат в трюме.

Производивший в уме какие-то подсчеты Жигмонд рассеянно спросил:

– А где сейчас мое судно?

На сей раз Тамаш опустил глаза.

– Ваше судно... э... господин Жигмонд... Оно налетело на корягу и затонуло.

– Что? – вне себя от ярости заверещал ростовщик.– Да ты что, с ума сошел? А ну-ка повтори еще раз.

Тамаш тяжело вздохнул.

– К сожалению, это правда. Где-то неглубоко под водой торчала коряга, которую мы, конечно, не могли заметить. Вот она-то и пробила борт вашей баржи.

Жигмонд замахнулся рукой, чтобы влепить оплеуху Тамашу, но вовремя остановился.

– Ах, ты мерзавец, свинья! Вы все там свиньи, ублюдки! Перепились, наверное, как скоты, и пустили ко дну мое судно! Да я распоряжусь, чтобы всех вас измочалили палками в городской тюрьме! Да я всех вышвырну за городские стены! Вы будете просить подаяния под чужими стенами!

– Матросы здесь ни при чем,– едва заметно дрожащим от волнения голосом сказал Тамаш,– все это целиком моя вина.

– Ах, так? – воскликнул Жигмонд.– Тогда ты будешь работать на меня до конца своей жизни. Я оцениваю это судно в десять тысяч дукатов. До тех пор, пока не вернешь их мне, будешь работать на меня.