Флорис. Любовь моя
Шрифт:
На секунду Флорис с Адрианом смутились, ибо понимали, что король задает все эти вопросы не случайно. Тут Адриану вспомнилось Дубино, и он сказал:
— Да, сир, у нас большое имение на полпути между Санкт-Петербургом и Москвой.
— Очень интересно! Вы расскажете нам о нравах этой далекой страны. Мы хотим узнать о ней как можно больше.
— Для нас это великая честь, сир, — промолвил Флорис.
— А теперь, господа, — произнес король, — вам следует представиться и изъявить свою преданность королеве.
Церемония закончилась. Король отвернулся, и на лице его вновь появилось выражение ледяной надменности. Флорис с Адрианом вышли из
— Позвольте представить вашему величеству господина графа Адриана…
Флорис смотрел на королеву. Она была старше своего супруга на семь лет. Казалось, она уже оставила всякие помыслы о кокетстве — одета безвкусно, на голову водрузила ужасную шляпу-шарлотку, отнюдь ее не красившую. Зато глаза ее лучились умом и добротой. Братья преклонили колена, чтобы поцеловать подол платья ее величества, как требовал обычай, потом поднялись, почтительно ожидая, когда королева обратится к ним.
— Говорят, вы долго жили в России, господа?
— Да, ваше величество, — ответили Флорис с Адрианом в один голос.
— Мой отец, король Станислав, не слишком жаловал русских, подобно всем полякам, — сказала королева с улыбкой. — Но, — добавила она с легким акцентом, — возможно, и в России о поляках отзываются дурно.
Флорис и Адриан переглянулись с некоторым замешательством. Они не забыли, что ненавистная императрица Екатерина была родом из Польши. Помнили они и о том, какими эпитетами награждали в России царицу вкупе со всеми ее земляками.
Поколебавшись, Адриан сказал себе, что королева, судя по виду, женщина добрая и огорчать ее не стоит.
— Ваше величество, — произнес он, — мы с братом были тогда детьми, однако я припоминаю, что в России живет много поляков и никаких ссор у них с русскими не возникало.
— К тому же, мадам, — добавил Флорис, умевший лгать не краснея, — русские в большинстве своем почитают поляков за доблесть и сожалеют, что войны разделили два дружественных народа.
Королева благодарно улыбнулась и, повернувшись к герцогине де Люин, сказала:
— Вы слышали слова этих господ, милая Плутовка? Король не хочет мне верить, но я права, убеждая его, что в России поляков любят и чтут так же, как и во всей Европе.
Флорис с Адрианом уставились в пол, чтобы не выдать себя неуместной улыбкой.
Голос королевы вернул их в Версаль.
— Вы должны составить нам партию в фараон, господин граф и господин шевалье. Приходите сегодня вечером, и мы поговорим о моей дорогой Польше! — сказала Мария Лещинская и слегка склонила голову. Церемония завершилась. Флорис с Адрианом откланялись и вышли. Их сразу же окружила толпа придворных, жаждавших завязать с ними знакомство. Все решили, что к этим юношам, которых столь благосклонно приняли их величества, нужно отнестись со всем вниманием. Ришелье с улыбкой шепнул Флорису:
— Лгунишка, я уверен, что в России поляков терпеть не могут!
Флорис в ответ тоже улыбнулся: он уже успел полюбить герцога, который столько для них сделал. Луиза де Майи, подойдя к братьям, воскликнула:
— Граф, шевалье, вы были великолепны!
Придворные понимающе переглянулись. Загадка разъяснилась: Вильнев-Карамей — друзья королевской любовницы. Сомнений не оставалось: с этими юношами
— Черт возьми, шевалье, здесь чувствуешь себя куда уютнее, чем на Новом мосту.
Флорис расхохотался.
— Всегда к вашим услугам, — воскликнул он, — готов фехтовать с вами в любом месте, господин маркиз.
Очень красивая и несколько жеманная молодая дама, приблизившись в свою очередь к Флорису, промолвила восхищенно:
— Ваш камзол божественно хорош, шевалье. Я просто млею от этого цвета «какашек дофина».
Флорис взглянул на Ришелье с некоторой тревогой: выражение «какашки дофина» казалось ему непозволительно дерзким. Но Ришелье улыбнулся даме, носившей имя мадам де Бламениль, и с поклоном ответил:
— Этот оттенок, гэспожа бэронесса, выбрал ваш покорный слуга вместе с господином шевалье де Вильневом.
Флорис также улыбнулся баронессе де Бламениль — он на глазах превращался в настоящего придворного.
Баронесса, подойдя еще ближе, шепнула Флорису:
— Приходите ко мне сегодня вечером.
И баронесса со смехом удалилась, ибо Флорис застыл в изумлении, пораженный столь быстрой победой. Ришелье тихо вымолвил:
— Ну, мой юный друг, вы не теряете времени даром.
Флорис улыбнулся. Юность пьянила его: он был счастлив тем, что ему шестнадцать лет и что он находится при дворе Людовика Желанного. Здесь царили самые красивые женщины мира, и Флорису казалось, что лишь теперь он начинает жить по-настоящему. Уже на следующее утро, несколько утомленный пылкостью мадам де Бламениль, Флорис вместе с Адрианом приступил к исполнению обязанностей придворного. Он быстро понял, что Ришелье не преувеличивал, говоря, что жизнь в Версале состоит не из одних удовольствий. В шесть часов утра их разбудили Федор с Ли Каном и Грегуаром. Верные слуги ухитрились раздобыть где-то по чашке бульона, а затем братья, как и весь двор, спустились в гостиную «Бычий глаз», дабы ожидать там пробуждения короля. Когда закончилась утренняя церемония, они отправились вслед за монархом в часовню, а оттуда в апартаменты королевы. Потом пришлось бежать со всех ног к кабинету Совета и вновь ждать, ибо король каждый день совещался там со своими министрами и старым кардиналом де Флери. Затем Флорис с Адрианом сопровождали короля во время прогулки и на охоте, а вечером вновь отправились в гостиную «Бычий глаз», чтобы присутствовать при церемонии отхода ко сну, произошло же это очень поздно. Дни шли за днями в раз и навсегда установленном порядке, и братьям уже казалось, что иначе не бывает. На людях король обращался к ним с холодноватой любезностью, но к себе в дальний кабинет больше не приглашал. Юноши были немного удивлены этим, но пользовались свободой, дабы приобщиться ко всем наслаждениям придворной жизни. Женщины падали им в объятия с непостижимой легкостью, и за братьями Вильнев-Карамей вскоре укрепилась слава ловеласов и обольстителей.
Иногда Флорис с Адрианом ускользали из дворца и галопом мчались в монастырь урсулинок в Пуасси. Сопровождали их верные спутники. Под умиленным взором сестер юноши играли и забавлялись с Батистиной и ее любимой подружкой Жанной-Антуанеттой Пуассон. Жоржа-Альбера обычно брали с собой: он стал любимцем добрых монахинь, которые закармливали его конфетами и пирожными. Для Батистины же встреча с братьями была отдушиной в монотонной монастырской жизни. Хотя она очень привязалась к Жанне-Антуанетте, но все эти уроки и наставления сестер так невыносимо скучны.