Folie a Deux

Шишина Ксения

— Напоминает старый Голливуд, верно?

— Точно.

Я стою у монитора, просматривая снимки с только что завершившейся фотосессии. Мои волосы всё ещё сохраняют укладку мягкими волнами, несмотря на их частичный контакт с водой, и мне кажется, что сегодня я уж точно не буду спешить избавляться от собственного образа. Играть роковую соблазнительницу оказалось увлекательно и интересно. Намного больше, чем я себе предполагала, когда мне только рисовали стрелки, наносили вишнёвую помаду и выдавали элегантное красное платье.

— Знаю, твой ответ, наверное, останется неизменным, как и в прошлый раз, когда я тебя спрашивал, но, может быть, сходим выпить кофе?

Я кутаюсь в полотенце, выданное мне, чтобы гарантированно не замёрзнуть из-за влажных волос, и перевожу взгляд на фотографа, которого встречаю уже далеко не впервые. Он снимает меня достаточно часто, и каждое наше новое пересечение по работе обычно заканчивается одинаково.

Тим приглашает меня на как бы свидание, я, извиняясь, отказываюсь, а потом спустя время эта история вновь повторяется. Хотя он милый и внимательный, и не пытается требовать чего-то несуразного в процессе съёмки, но я ещё ни разу не соглашалась пойти с ним куда-либо после неё. Ни разу до сегодняшнего дня.

— Я согласна.

— Правда? — он явно удивлён, но это и понятно. Не представляю, сколько конкретно раз ему приходилось сталкиваться с моими отказами, возможно, заставлявшими его думать обо мне, как о привереде. Я никогда не вела им счёт. И меня даже не заботили те мысли, которые я, быть может, вызываю в свой адрес. Но сейчас я чувствую, что совершаю хороший поступок. Глаза Тима словно светятся, и это немного, но изгоняет тьму из меня.

— Да, конечно.

— Тогда встретимся у моей машины через полчаса?

— Отлично. Я тоже как раз соберусь и подойду.

Мы направляемся в ближайшую от места проведения съёмки кофейню. Она уютная, чистая и красивая. Я заказываю горячий шоколад, в то время как Тим выбирает латте, и вскоре после этого мне, увы, становится откровенно скучно. Рассказывать о книгах, что я читаю, или о фильмах, которые смотрю, когда позволяет свободное время. Узнавать аналогичные вещи о своём собеседнике и обсуждать ещё и музыку. Всё это ощущается… давно устаревшим. Бесполезным и неискренним. Так, будто мы оба прилагаем старания, когда в реально претендующих на долговечность отношениях всё должно быть легко даже на стадии знакомства. По крайней мере, это то, во что я верю и знаю. На основании того, как у меня всё было с… с… Андерсоном. Хотя мы вполне обходились без всей этой мишуры и попыток следовать неписаным общественным нормам. Не думаю же ли я всерьёз, что вдруг переключусь на того, кто никогда меня не интересовал, и благодаря этому спустя целый месяц наконец вытравлю из головы мужчину, по определению относящегося к числу незабываемых?

После таких всегда требуется немало времени на то, чтобы собрать себя по частям и залатать полученные раны. И, наверное, я знала, что всё будет именно так. Но всё равно повела себя, словно мотылёк, летящий на свет. Тот свет, который в итоге ослепляет или, по крайней мере, заставляет терять ориентацию в пространстве. И ты понимаешь это, но по-прежнему хочешь сгореть. Потому что с другими просто нет и не может быть той же самой искры. Познав столь глубокие и сильные эмоции… после них всё хотя бы немного отличающееся начинает казаться заранее обречённым на провал. Не тем, что нужно. Пустым и не стоящим совершенно никакого внимания. Разве может что-то обычное сравниться с той самой пресловутой химией, о которой так много говорят? Между мной и Райаном Андерсоном была именно она. С самой первой ночи и до последней. Настоящая химическая реакция, соединившая в себе самые несовместимые элементы и породившая взрыв. Настолько сильный и всеобъемлющий, что, даже став инициатором расставания в попытке защитить своё глупое сердце и сохранить рассудок, я всё равно чувствую себя сломанной куклой, выброшенной на свалку. Самовнушение позволяет просыпаться по утрам, чистить зубы, пить кофе, выполнять рабочие обязанности и существовать дальше, но саму себя не обмануть. В течение дня я ещё как-то преуспеваю, но потом наступает ночь, и у меня совсем не остаётся сил сражаться. Это то самое время, когда ко мне приходит Райан Андерсон. Не реальный человек, но образ, проникающий в мысли, а оттуда и во сны. Кажется, являясь мне в бессознательном состоянии, он всякий раз пытается что-то у меня спросить, но наутро я никогда не помню, было ли это в действительности, или же я просто всё не так поняла.

Моя мама любит повторять, что если ты всем сердцем стремишься к чему-то, то весь мир помогает тебе идти к цели. Но в моём случае Вселенная не торопится прислушиваться к моим мольбам. Несмотря на то, что я всей душой стараюсь забыть Райана Андерсона, она словно оглохла и закрыла на всё свои глаза. А тем временем, услышав однажды от Грейс, что её брат в последнее время словно слетел с катушек и стал превосходить в раздражительности даже самого себя, я мстительно захотела, чтобы это во мне заключалась причина его смятения и дурного настроения. Но не прошло и минуты, как я почувствовала себя жалкой и отвратительной. Ведь обычно я не желаю людям зла. Но Райан Андерсон… это из-за него в моей голове обосновалось слишком много тёмных мыслей, а в сердце поселилась непроходящая тоска. Мне так хочется вернуться обратно к внутренней свободе и чистоте, что это желание

едва не превалирует над потребностью ощутить то, как в моём животе пинается малыш.

— Наверняка мы ещё как-нибудь увидимся на одной из твоих будущих съёмок, — говорит Тим спустя час или около того, вероятно, и сам поняв, что всё идёт не так, как он себе представлял. Я естественно рада. Если мы, и правда, ещё когда-то окажемся связаны совместной работой, он уже не станет отвлекаться и думать о посторонних вещах, никак с нею не связанных. — Мне нужно за город снимать на закате, но я подвезу тебя, куда скажешь.

Называя адрес, я прошу высадить меня у магазина в паре кварталов от своего дома. Уже внутри здания я извлекаю телефон из сумки, чтобы включить звук, и замечаю два пропущенных вызова от Грейс. Будто почувствовав то, что мой взгляд направлен на её имя, именно в этот момент она набирает меня в третий раз.

— Ну, как прошла твоя фотосессия в образе женщины-вамп?

— Это было увлекательно.

— Так, что ты не слышала свой телефон даже после её окончания?

— Я забыла включить звук, а потом Тим, фотограф, позвал меня на кофе. Мы распрощались только несколько минут назад. Сейчас я в магазине, решила пополнить холодильник прежде, чем идти домой.

— Моника Гейнс, у тебя было свидание? Я хочу услышать подробности, только дай мне одну секунду, — её голос отдаляется от динамика, но до меня всё равно доносятся следующие резкие слова, от которых застывшая поначалу кровь начинает перекачиваться сердцем вдвое быстрее, чем минуту назад, — прекрати таскать мои кексы, Райан Андерсон. Я пекла их не только для тебя, чёртов эгоист. Ты здесь не один. Всё, хватит. Это я оставляю Ричарду. И вообще вали с кухни. Дай мне спокойно поговорить с Моникой, — я понимаю, что он рядом с ней. Настолько близко, что достаточно просто протянуть руку и коснуться. Но сегодня выходной. Очередная суббота. Что он делает у сестры, и почему всё ощущается так, будто она от него уже смертельно устала и потому злится? Хотя ведь это совсем не моё дело. Да, Моника, не твоё, соглашается разум, и я киваю ему. Тем временем Грейс возвращается обратно. — Если ты что-то слышала, то прости. Но Райан действительно невыносим. Он живёт с нами уже почти неделю, начиная с этого понедельника. У меня уже едет крыша. И попробуй пойми, что у него происходит. То ли в Кэтрин вселился бес, и она выгнала моего брата, несмотря на всю свою любовь, то ли это с ним самим творится непонятная чертовщина. Но лучше закроем эту тему. Мне не терпится послушать про твоего возможного парня.

— Чёрт побери, Грейс, ты не могла бы говорить тише? Я совершенно не слышу собственных мыслей, — звук удара руки, возможно, по столу проходится по моим натянутым, словно струна, нервам, и я перестаю осознавать, что именно складываю в корзину, двигаясь между рядами и полками, — я вызываю мерс и охрану. Поеду прокатиться.

— Я только рада. Скатертью дорожка.

Слышать его голос впервые за всё это время, пусть и искажённый расстоянием и сотовой связью, понимать, что этот мужчина действительно живёт и существует, и догадываться, что он говорит, как несчастный человек… всё это заставляет меня испытывать вину за то, что я сделала с ним. Даже если дело совсем не во мне, и это не я или расставание со мной подтолкнули его искать убежище в доме сестры. Я знаю, что должна закончить с покупками как можно скорее и закрыться в своей квартире на тот случай, если права в мыслях о том, куда он собирается поехать, но я… я не тороплюсь. Чёрный мерседес-бенц представительского класса, уже стоящий на обочине дороги напротив входа в жилой дом, попадает в поле моего зрения, когда до машины ещё идти и идти. Однако, несмотря на знание того, что может произойти дальше, в тот самый момент я вся вздрагиваю от звука открывающейся задней двери с правой стороны. Белая рубашка. Золотые часы. Чёрные брюки и блестящие лакированные ботинки. Именно в таком порядке мой взор считывает облик и внешний вид. Глаза сознательно обходят стороной лицо, ведь оно может меня погубить. Пять недель, двенадцать часов и пять минут. Вот сколько времени прошло с нашей последней ночи. Я не считала, но моё сердце справилось с этим и без меня.

— Сядь в машину, Моника.

Райан Андерсон едва договаривает это, как я тут же поднимаю свой взгляд и обнаруживаю им человека, который нисколько не изменился. Приказной тон, выражение собственничества в глазах, ожидание немедленного подчинения. Всё это мне хорошо знакомо, и в глубине души я почти смеюсь над собой. Над своими мыслями, что, может быть, он плохо спит, страдает от бессонницы и тоже видит меня во снах, когда всё-таки засыпает. Я опасалась увидеть тёмные круги или даже мешки, но ничто в нём не выдаёт того, что ему, возможно, меня не хватало. Он здесь исключительно из-за разговора, свидетелем которого стал, в ходе чего тот оказался наилучшим напоминанием об уязвлённом эго. Помимо этого, у Райана Андерсона больше нет ни единой причины поджидать меня на улице. Его просто никогда не бросали первым.