Folie a Deux
Шрифт:
— Дьявол. Мне всё-таки пора, — рука оставляет меня в покое слишком рано… Преуменьшает ощущение утраты лишь то, что Райан снова устанавливает между нами зрительный контакт:
— Мы хорошо смотримся вместе. У нас будет красивый ребёнок.
— Тебе не странно, что у какого-то пятнышка появляются ручки, ножки, тело, лицо, глаза, нос, внутренние органы и реснички?
— Это не странно. Это… волшебство, Моника, и я очень хочу увидеть твой животик как можно скорее. Но, пожалуйста, сохрани для меня два кусочка торта.
— Мы не съедим и половины, сладкоежка, —
— Тем лучше. Мне больше достанется. Я закрою дверь сам. Кстати, от тошноты помогают крекеры. В интернете об этом пишут почти повсюду. Я поехал. Но звук на телефоне выключать не буду, — он выходит за дверь, провожаемый моим взглядом. Я иду на кухню, всё ещё немного удивлённая. От того, что он выяснил, как мне можно действенно помочь, и хоть и оставил невымытую тарелку после своего завтрака, но нашёл в моих ящиках пакет с печеньем и положил его на видное место. Нехитрая еда реально выручает меня, когда, нарезая салаты или запекая птицу, к моему горлу иногда поступает тошнота, не давая ей снова одержать верх над перестраивающимся организмом.
К двум часам, когда примерно должна прийти Ребекка, на моём столе каких только вкусностей нет. Я проверяю, все ли столовые приборы лежат на своих местах, лишь бы занять руки, но заканчиваю с этим, как только без пяти минут два раздаётся звонок в дверь. Она открывается мною мгновенно и без взгляда в глазок, но переступает мой порог вовсе не лучшая подруга. Я же просто молча делаю шаг назад, и сознание вмиг становится спутанным. Так же, как и эмоции. В голове остаётся лишь желание сберечь жизнь, и ладонь в защищающем жесте обретает пристанище сбоку живота.
Вошедшая женщина одета практически во всё чёрное, как будто у неё траур. Пальто прямого покроя имеет ту длину, которая выгодно подчёркивает стройные ноги, и они кажутся ещё тоньше в чёрных колготках. Некий диссонанс в данную картину вносит лишь проглядывающее под воротником и полами пальто светлое платье и белокурые волосы длиной до плеч. Глаза же скрыты солнцезащитными очками, несмотря на то, что погода этого не требует, и я невольно задумываюсь, не плакала ли Кэтрин Андерсон прежде, чем проделала весь этот путь и приехала сюда. Я никогда не представляла себе, что мы встретимся вот так. И уж точно не ожидала испытать… вину. И жалость. И парадоксальный порыв позаботиться о женщине, которую я даже не знаю с хорошей стороны.
— Так вот какая ты, Моника Гейнс, — говорит Кэтрин, останавливаясь около шкафа, к которому когда-то прижимал меня её пока ещё муж. Она не может знать, что это происходило, но теперь мне становится чуть ли не паршиво по поводу прошлого и того, какой я была. Хочется немедленно отправиться в душ и смыть с себя всю ту грязь. Грязь любовницы, сознательно спутавшейся с чужим супругом, а теперь верящей в искреннее счастье с ним, невзирая на, возможно, слёзы и отчаяние оставляемого человека.
— Откуда вы знаете моё имя? — ты повторяешься, Моника. Задаёшь этой женщине тот же вопрос, что когда-то услышал от тебя её состоятельный супруг. Чёрт побери, могла бы и выразиться иначе.
— О, это было очень просто. Нанять
— И что вам нужно?
— Рассказать тебе, какой он.
— Я и так это знаю, — отвечаю я, но она лишь останавливается на полушаге и разворачивается лицом ко мне, наконец снимая очки и осматривая меня с ног до головы. В голубых глазах… почти насмешка. Насмешка над моей наивностью.
— Это могло бы быть правдой с кем-то другим, но только не с Райаном Андерсоном, — качает головой Кэтрин. — С ним недостаточно просто появляться на людях и жить вместе. Думаешь, сходила с ним в ресторан, и всё, вы вместе навсегда?
— Хотите, чтобы я что? Рассталась с ним? — я даже не могу представить себе и мысли об этом, не говоря уже о её претворении в жизнь. Нет. Не вариант. Никогда. И не по причине беременности. И без ребёнка Райана Андерсона внутри меня я вся его. Полностью и безраздельно.
— Нет. Может быть, мне просто всегда хотелось посмотреть на ту женщину, которая заставит его притормозить. Хотя для него изменить это как почистить зубы. Рано или поздно он обязательно возьмётся за старое. Просто чтобы ты знала, — даже ощущение от пощёчины не оказалось бы столь выворачивающим душу, как эти слова. Но я лишь смотрю на то, как уверенно держится на ногах Кэтрин, на её правую руку, сжимающую небольшую чёрную сумку с золотыми пряжками, и на очки в левом кулаке и думаю, что из этого реально свидетельствует о внутренней силе, а что является отрепетированной фикцией.
— Вам… любопытно?
— А тебе нет? Скажи честно, разве тебе не доводилось вводить моё имя в поисковую строку браузера? Просматривать мои и наши с ним совместные фотографии? Представлять себе день, когда ты, возможно, окажешься на моём месте?
— Нет, я этого не делала.
— В любом случае теперь он твоя проблема, Моника, — совершенно серьёзно говорит Кэтрин. Так, что мне не приходит и мысли сомневаться, но я всё равно не понимаю всего. Лишь отстранённо смотрю на прикосновение к дверной ручке и не смею сдвинуться с места. На тот случай, если женщина передумает уходить или и вовсе пересмотрит своё решение.
— Что это значит?
— А ты сама как думаешь? — она моргает несколько раз подряд. Словно ей в глаз что-то попало. Я испытываю жалость, хотя Кэтрин Андерсон скорее ударит меня, узнав, чем возрадуется тому, что кто-то увидел её эмоциональную нестабильность. Кто-то, кто… враг. Преграда. Серьёзное препятствие, возникшее из ниоткуда после десятков женщин, которые исчезали в небытие так же быстро, как и появлялись, едва ли успевая действительно отразиться на жизни и отравить её. — Я не могу заставить его быть со мной. Но наши мальчики… Мои дети при этом никуда не денутся. И я всегда буду их матерью. Просто имей это в виду.