Фонарь Диогена

Брикер Мария

– За вашу замечательную семью, Никита Андреевич! – провозгласил Лоренце, опрокинул стопку, закусил огурчиком и принялся расспрашивать Вилечку о тайнах ее прабабушки и духах «Любимый букет императрицы», который после революции переименовали в банальную «Красную Москву».

– Прабабка моя, – вещала супруга, – из Рязани родом была, в Москву бежала за хорошей жизнью, в госпитале во время Гражданской войны прачкой работала, приглянулась офицеру одному раненому, заботу к нему проявила, вернулась с духами и младенца в подоле принесла, которыми наградил ее за эту заботу офицер. Дурная была! Замуж ее так никто и не взял, вроде – порченая девка, с тоски она закручинилась, камень на шею – и в реку. Бабка всю жизнь простить

не могла, что бросила ее мать на произвол судьбы, но духи хранила как память, только не пользовалась, из принципа. Уж больно лихо ей после смерти матери пришлось: приютили ее дальние родственники, но батрачить на них пришлось как лошади, и обиды натерпелась она от них – не дай боженька. А мама моя в колхозе дояркой была, передовик производства. Коровки запахи посторонние не признавали, молоко не хотели давать, так флакончик и лежал непользованный. Я тоже не особо парфюм люблю, только по праздникам.

– Какая интересная история! – восхитился Лоренце.

– Жизнь еще и не такие истории выкаблучивает, – сказала Вилечка, словно в воду глядела.

– Никита Андреевич, голубчик! Что же вы ничего не кушаете? На меня не смотрите, я свое уже съел. А вы молодой и здоровый, вам силы нужны. Расслабьтесь. Решение по нашему сотрудничеству я уже принял, и ничто его не изменит. Даже труп в пруду.

– Что вы сказали?! – Верховцев закашлялся, подавившись фаршированным баклажаном, и моментально вспотел с макушки до пяток.

– Мне давеча позвонили и сообщили, что, дескать, вы убили племянника главного вашего конкурента, господина Калистратова, а труп утопили в своем пруду.

Вилечка громогласно расхохоталась, хлопнув ручищей по столу – так, что посуда зазвенела и из рюмок на скатерть выплеснулась водка. Однако ее веселья никто не поддержал. Верховцев побледнел, синьор Веронезе остался серьезным и продолжил:

– Я, как человек, ценящий логику, возразил было вашему «доброжелателю». Какой смысл вам было убивать племянника главного конкурента? Допустим, вы решились бы на подобный поступок, чтобы выбить почву из-под его ног. Но господин Калистратов – человек жесткий, на земле он стоит крепко. Переживать о смерти племянника он, несомненно, будет, но желание заключить со мной сделку не оставит его, и он продолжит свою конкурентную борьбу. Так какой вам резон совершать нечто подобное? Да и на мое решение это никак не смогло бы повлиять. Я бы понял, если бы вы захотели его подставить, под эшафот, так сказать, подвести, вину за свой проступок на него возложить. В этом случае, узнав о преступлении, я, конечно же, мгновенно порвал бы с ним всякие контакты. В таком варианте логика вашего поступка была бы понятна. Но зачем же в таком случае вам прятать труп в своем пруду? Глупо это как-то. Согласны?

Верховцев коротко кивнул.

– Но ваш доброжелатель мне возразил и назвал другую причину, не менее фантастическую. Он уверяет, что племянник Калистратова был любовником вашей жены, поэтому вы его убили.

– Ой, батюшки! Какие страсти! – в очередной раз расхохоталась Вилечка, но быстро притихла. Мужчины напряженно смотрели друг на друга и молчали.

– Что за глупости! – неожиданно влезла Глафира. – Надо же такое выдумать! Пойдемте, дорогой синьор Веронезе. Я покажу вам пруд, чтобы вы лично убедились – никакого трупа там нет.

– Эээ… – сказал Верховцев. Вилечка сглотнула и вытаращилась на Лоренце. Зря он думал о ней плохо, решил Никита Андреевич, похоже, она вовсе не идиотка.

– В этом нет необходимости, – мягко отказался Лоренце. – Хозяину этого дома я верю. Признаюсь честно: когда я ехал к вам на ужин, сомнения грызли мою душу, уж больно убедителен был заявитель. К слову, сам факт убийства соперника меня в данном случае не смутил. Настоящий мужчина должен защищать свою честь, но сделка бы не состоялась, и мотивацией к отказу послужил бы вовсе не ваш проступок, Никита

Андреевич, а поведение вашей супруги. Ветреная жена – что может быть хуже! Аноним также уверял меня, что жена ваша в настоящий момент в бегах и вы, чтобы произвести на меня впечатление, будете выдавать за нее другую девушку, которую ангажировали в модельном агентстве.

– Какая несусветная чушь! – радостно воскликнул Верховцев. – Тебе водочки еще плеснуть, радость моя?

– Мне тоже плесните, больно хорошо она пошла под эту изумительную закуску! – попросил Веронезе. – Возвращаюсь к теме нашего разговора: вот я и озадачился. Какой смысл вводить меня в заблуждение, если ложь раскроется сразу, как только я переступлю порог вашего дома?

– И она раскрылась! – нервно хихикнул Никита.

– Да! Вот негодяи, опорочили имя такой потрясающей женщины! Я увидел вас, Вилечка, и все мои сомнения разом отпали. Разве может такая изумительная женщина совершить прелюбодеяние и опорочить честь своего мужа? Никогда в это не поверю! Никогда! Никогда! – воскликнул Лоренце, страстно посмотрел на «супругу» Никиты и подвигал бровями вверх-вниз.

– Спасибо, Лорик, – Вилечка зарумянилась и хлопнула еще одну рюмашку водки, не закусывая. – Да, я верная жена и буду предана мужу до гробовой доски.

Лоренце отчего-то помрачнел.

– Завтра я попрошу юристов, чтобы…

– А пойдемте, я все-таки пруд вам покажу! – снова влезла Глаша. – Чтобы ваши сомнения развеялись окончательно.

– Пошла отсюда вон! – сквозь зубы процедил Никита и взглянул на горничную так, что она стала заметно ниже ростом и попятилась задом к выходу. – Невозможная девица! Учу ее хорошим манерам, учу – все без толку. Как она три курса иняза закончила – не понимаю, – развел руками Верховцев.

– Так и гнали бы ее к чертям, – бесхитростно предложил Лоренце, впервые продемонстрировав свое истинное нутро, то, о котором подробно было изложено в его досье.

– Выгоню! Теперь точно выгоню! Раньше не мог, жена ее очень любила…

– Любила? – переспросил Лоренце. На секунду за столом воцарилась тишина. Веронезе пристально смотрел на Верховцева – а Верховцев тупо взирал на Веронезе.

– Никитушка, ну с чего ты взял, что я Глашку разлюбила? – выручила Верховцева Вилечка. – Неужели ты не понимаешь, что она так глупо себя ведет, потому что очарована нашим дорогим Лориком! Поэтому она и выманивала его из-за стола, хотела немного пообольщать его у пруда! Молодость! Ладно, беседуйте, господа и синьоры, а мне пора макароны варить, – сообщила Вилечка и поднялась из-за стола.

– Ээээ… – сказал Никита Андреевич.

– Макароны? – крякнул Лоренце.

– Ну да, вы же итальянец, а значит, любите макароны, – заявила супруга. – Поэтому на горячее я решила приготовить для вас спагетти по-русски. Скоро вернусь, не скучайте, мальчики.

– Никогда не пробовал спагетти по-русски, – озадачился Веронезе.

– Я тоже… – протянул Никита.

– Что вы сказали? – переспросил итальянец.

– Я говорю, что… что Вилечка не перестает меня изумлять. Сколько лет с ней живу, а все удивляюсь. Она у меня и готовит превосходно, и добрая, и умная, и кра… си… мпа… многогранная! Вот какая у меня жена. Люблю ее больше жизни!

– Да-да…

– Вам водочки еще плеснуть?

– На этот раз я воздержусь, спасибо. Что-то захмелел я с непривычки, голова кружится. Если позволите, пока готовится горячее, я выйду в сад, воздуха свежего хлебну… э-э… глотну… в общем, подышу, чтобы прийти в норму.

– Может быть, лучше вы приляжете? Раз у вас голова кружится… – с надеждой предложил Никита, но Веронезе, к его ужасу, отказался.

На негнущихся ногах Верховцев проводил гостя на улицу.

– В саду недавно проводили химобработку: короеды, тля и колорадские жуки замучили. И воздух в саду вовсе не свежий, – предпринял он последнюю попытку удержать итальянца от прогулки.