Формирование философии марксизма

Ойзерман Теодор Ильич

Шеллинг, отвергая гегелевскую концепцию диалектики, считал диалектику лишь способом рассуждения, доказательства. Энгельс возражает Шеллингу: «Однако объективная логика Гегеля не развивает мысли, она предоставляет мыслям самим развиваться, и мыслящий субъект является здесь просто чисто случайным зрителем» (2; 420). Это подчеркивание объективной сущности диалектики как закономерности, присущей самим вещам, носит, правда, несколько односторонний характер, поскольку оценка познающего субъекта как случайного зрителя объективного диалектического процесса отодвигает на задний план вопрос о субъективной диалектике, диалектическом методе. Но было бы неправильно искать в ранних работах Энгельса законченных с точки зрения диалектического материализма определений диалектики.

Рассмотрение работ Энгельса против Шеллинга позволяет констатировать, что он в основном еще разделяет младогегельянские

воззрения. В заключительной части статьи «Шеллинг и откровение» он провозглашает самосознание величайшей творческой силой: «…самосознание человечества – тот новый граль, вокруг трона которого, ликуя, собираются народы и который всех преданных ему делает королями, бросает к их ногам и заставляет служить их славе все великолепие и всю силу, все величие и все могущество, всю красоту и полноту этого мира. Мы призваны стать рыцарями этого граля, опоясать для него наши чресла мечом и радостно отдать нашу жизнь в последней священной войне, за которой должно последовать тысячелетнее царство свободы» (2; 444). Самосознание, утверждает Энгельс, могущественнее всего, оно победоносно пробивает себе дорогу сквозь тьму врагов, преграждающих ему путь. Но если нет ничего выше самосознания, значит, нет и бога – таков вывод Энгельса (см. там же, 445) [57] . Нет божественного откровения, но есть «откровение человека человеку», которое в своем высшем выражении есть опять-таки самосознание. «Идея, самосознание человечества и есть тот чудесный феникс, который устраивает себе костер из драгоценнейшего, что есть в этом мире, и, вновь помолодевший, опять восстает из пламени, уничтожившего старину» (там же).

57

Е.А. Степанова в монографии «Фридрих Энгельс» справедливо указывает: «Критикуя реакционную, мистическую философию Шеллинга, Энгельс первый из младогегельянцев открыто поднимает знамя атеизма» (49; 18 – 19).

Едва ли кто-либо из тогдашних друзей Энгельса, младогегельянцев, формулировал с такой впечатляющей силой и юношеской страстностью философское кредо этого течения. Это объясняется тем, что Энгельс сочетает радикальные философские идеи младогегельянцев с революционно-демократическими политическими убеждениями. Он заявляет о безусловной правоте атеизма, призывает к революционной борьбе против феодализма и абсолютизма. Правда, в подцензурной печати не все может быть названо своими словами. Но современники Энгельса хорошо понимали, что означает его призыв «отдать нашу жизнь в последней священной войне».

В начале 1840 г. Энгельс писал в письме к Ф. Греберу: «…часто я не взялся бы в новом письме подписаться под утверждением какого-нибудь предыдущего письма, ибо это утверждение слишком тесно примыкало к той категории взглядов, от которых за это время я уже успел освободиться» (2; 333). Это признание говорит не о каких-то метаниях или блужданиях, а о стремительности духовного развития Энгельса.

11. Некоторые предварительные итоги. Маркс и Энгельс и младогегельянское движение конца 30-х – начала 40-х годов

Итак, начало научной и общественно-политической деятельности Маркса и Энгельса характеризуется их участием в младогегельянском движении, в котором они занимают революционно-демократические позиции. Это – период формирования исходных теоретических и социально-политических воззрений, развитие которых привело к материализму и коммунизму. Одну из важнейших особенностей интеллектуального развития Маркса и Энгельса в эти годы составляет разрыв с традиционными идеологическими представлениями – религиозными, либерально-просветительскими, романтическими. Достаточно вдуматься в борьбу Энгельса с «вуппертальской верой», чтобы понять, в какой мере этот разрыв способствовал становлению его революционно-демократических убеждений.

Переход на позиции атеизма и противопоставление философии религии (господствующей идеологии тогдашнего общества), непримиримая критика полуфеодальных порядков, сочетание теоретических исследований с политическими выступлениями против существующего положения вещей – таковы основные черты этой ступени формирования мировоззрения Маркса и Энгельса.

Сочетание младогегельянского идеализма с революционным демократизмом неизбежно носит противоречивый характер. Революционный демократизм как идеология социальных «низов» предполагает наличие политической программы, которая высоко оценивает борьбу угнетенных и эксплуатируемых масс, исходит из нее, выражает ее потребности. Между тем младогегельянский идеализм сохраняет унаследованное от Гегеля умозрительное истолкование практически-политических вопросов. Провозглашая необходимость «философии действия» и выступая в качестве таковой, младогегельянство истолковывало практику как особого

рода теоретическую деятельность, имеющую своим предметом актуальные социально-политические проблемы. «В настоящее время, – писал Б. Бауэр Марксу 6 апреля 1841 г., – одна только теория является наиболее действенной практикой и мы не можем даже представить, в какой мере она станет практикой» (59; 250). Спекулятивно-идеалистический способ постановки насущных политических вопросов, частью, правда, объяснявшийся стремлением обмануть цензуру, превращал младогегельянскую борьбу против господствующей реакции в эзотерическое философское занятие, понятное лишь посвященным.

Младогегельянцы, отвергая гегелевский тезис о гармонии между философией и религией, объявляя необходимостью критику религии и ее преодоление, оставались идеалистами. Маркс и Энгельс, провозгласив атеизм подлинно философской точкой зрения, уже в первых своих работах начинают осознавать это противоречие. Фейербах, доказавший невозможность идеалистического обоснования атеизма, помог им найти путь к материалистическому мировоззрению [58] . Правда, на той ступени становления философии марксизма, о которой шла речь в первой главе, философская антропология Фейербаха еще не рассматривалась Марксом и Энгельсом как специфическая разновидность материализма. Они считали ее скорее последовательным развитием тех антирелигиозных и антиспекулятивных идей, которые представлялись вполне совместимыми с левогегельянским истолкованием гегелевской философии. Лишь в дальнейшем Маркс и Энгельс приходят к выводу, что философия Фейербаха принципиально противоположна не только гегелевскому, но и младогегельянскому идеализму.

58

Энгельс указывал, что одним из мотивов, побудивших его написать работу «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», было стремление воздать должное учению Фейербаха: «…за нами остается неоплаченный долг чести: полное признание того влияния, которое в наш период бури и натиска оказал на нас Фейербах в большей мере, чем какой-нибудь другой философ после Гегеля» (1, 21; 371).

Ни младогегельянцы, ни даже Фейербах не смогли критически переварить учение Гегеля, освоить его прогрессивную сторону. Эта задача, как известно, была решена лишь основоположниками марксизма. Энгельс впоследствии указывал, что «при разложении гегелевской школы образовалось еще иное направление, единственное, которое действительно принесло плоды. Это направление главным образом связано с именем Маркса» (1, 21; 300). Это не значит, конечно, что Маркс и Энгельс уже в 1840 – 1841 гг. осознавали необходимость того, что они совершили впоследствии. В то время они, будучи еще идеалистами, в основном разделяли воззрения младогегельянцев, в частности и их понимание отношения философия – религия. Лишь в отдельных вопросах, значение которых выявилось позднее, Маркс и в известной мере также и Энгельс расходятся со своими товарищами, младогегельянцами. Так, Маркс, как уже было показано выше, не ограничивается анализом противоречий между исходными положениями Гегеля и конечными выводами его системы, но стремится понять эти консервативные выводы как выражение непоследовательности гегелевского метода, ставя тем самым вопрос о необходимости его критического анализа с целью более последовательного развития диалектики.

Мы подчеркиваем также, что Маркс по-своему трактует центральную для всего младогегельянского движения проблему – проблему самосознания и бытия. Он противопоставляет самосознание не всему существующему, а лишь определенной социальной действительности, определенным общественным силам, вследствие чего в таком противопоставлении отсутствует субъективистская тенденция к отрицанию, принижению всего находящегося вне сознания, тенденция, которая в конечном счете привела к волюнтаризму и анархизму Штирнера и краху младогегельянского движения в целом.

Уже в 1840 – 1841 гг. многие младогегельянцы считают Маркса выдающимся представителем немецкой философской мысли своего времени, преклоняются перед его могучим интеллектом. Б. Бауэр, признанный лидер младогегельянского движения, с которым Маркс в это время находился в дружеских отношениях, настойчиво стремился заручиться сотрудничеством Маркса, всячески подчеркивая свою веру в его философский гений. Как старший товарищ, которому ясно, какие политические препятствия могут встать на пути Маркса, готовившегося к защите докторской диссертации, Б. Бауэр советовал своему другу не включать в диссертацию «ничего, что вообще выходит за границы философии». По поводу знаменитой строфы из Эсхила, приведенной Марксом в предисловии к диссертации, Б. Бауэр писал Марксу: «Ту строфу из Эсхила ты теперь ни в коем случае не должен включать в диссертацию» (59; 252). Маркс, как известно, внял дружескому совету. Указанное предисловие на защите не фигурировало. По-видимому, оно было написано при подготовке диссертации к печати.