Формула смерти
Шрифт:
— Но попытаться ведь стоит, Гейл! Нам нужны неопровержимые доказательства того, что Магнус заведомо фальсифицирует результаты вскрытий. Пусть это будет мой брат, Амброзетти или Кэсси Эпштейн. Нам нужно доказать, что он сделал это хотя бы один раз.
— О, Майкл! — воскликнула Гейл с сожалением. — Ты хватаешься за соломинку, тебе не кажется? Я могу стоять рядом с Магнусом при вскрытии и все-таки не заметить, что он делает не так, как надо. Он гораздо умнее, чем ты думаешь! Как можно доказать, что Амброзетти умер не от полученных им огнестрельных
Майкл сознавал, что она права, но отказаться от своей затеи уже не мог.
— Я сейчас же пойду и поговорю с Кинцером, — он встал из-за стола. — Потом расскажу тебе обо всем.
— Не сходи с ума, Майкл! Разве Магнус стоит твоего риска?
Майкл повернулся и посмотрел на нее долгим испытующим взглядом.
— А если бы убили твоего брата, Гейл?
Он знал, что сделал ей больно, увидев, как она вспыхнула и в глазах блеснул гнев. Он все-таки ушел, не оглядываясь, хотя слышал, что она сказала что-то ему вслед. Ему хотелось сделать ей больно, всем больно, включая себя самого.
Только оказавшись на улице, он понял, что Гейл очень хорошо знала, как чувствуешь себя, потеряв близкого человека. Разве не она потеряла мужа?
Он хотел было вернуться и попросить у нее прощения, но понадеялся, что она кинется ему вдогонку. Она так и не появилась, и Майкл, послав всех и вся к чертовой матери, решил помириться с ней позже.
Фил Кинцер вышел из операционной радостно возбужденным, будто несколько часов, проведенных им со скальпелем в руке, возымели на него больший тонизирующий эффект, чем купание в бассейне.
— Итак, вы друг Гейл, — сказал он, многозначительно взглянув на Майкла.
— Человек, которого вы оперировали прошлой ночью, тоже был моим другом.
— Прошлой ночью я оперировал пятерых человек. Двоих граждан и троих НКД.
— НКД?
— Недочеловеческие куски дерьма, — без тени юмора расшифровал Кинцер. — Здесь их у нас предостаточно.
«Интересно, под какую категорию подпадает Амброзетти?» — подумал Майкл, но спрашивать об этом не стал.
— Как зовут твоего парня?
— Ник Амброзетти.
— Ага, помню. Огнестрельные раны. Мы отправили его в палату. Так, и что он?
Майкл только сейчас понял, что никто не удосужился сообщить Филу Кинцеру, что сталось с его пациентом.
— Умер. Сегодня утром.
Кинцер поджал губы:
— Умер? Как, черт побери, это случилось?
— Не знаю. Мне ведь сообщили, что операция прошла успешно.
— Так оно и было, черт бы их всех побрал! — возмутился он. — Кто его лечащий врач?
— Я думал, что вы.
— Нет, не я. Я только вынул из него пули. Как только его вывезли из операционной, он перестал быть моим пациентом. Я узнаю, кого назначили его лечащим врачом. Сейчас же позвоню. Подождите меня здесь.
Кинцер вернулся через пару минут:
— Вы правы, ваш друг действительно сыграл в ящик.
— Вы узнали, отчего он умер?
— У тех, кто лечил его, закончилось время дежурства. Никого нет.
—
— Сейчас получить ее никак невозможно. Лучше всего спросить о причине смерти Амброзетти его лечащего врача. Уж он-то знает, что произошло!
— Вы узнали его имя?
— Узнал. Он из другой больницы. Может быть, он был личным врачом вашего друга?
Кинцер достал ручку, черкнул несколько слов на бланке рецепта и передал его Майклу.
— Его зовут Эд Шэннон. Это имя вам что-нибудь говорит?
Глава 28
— Наверное, ты думаешь, что собственность поделят пополам? По справедливости так оно и должно быть! Но дудки! Она захапает все! Что за дерьмовая жизнь! Что за дерьмовая страна! — Томми Кристофер смотрел на бармена пьяными глазами, ища у него сочувствия.
Бармен, чье имя Томми забыл, пожал плечами:
— Развод — всегда дело убыточное. Доход имеют только адвокаты.
Томми заказал еще одну рюмку бурбона с колой. Он уже давно потерял им счет, но это не имело значения. Самое главное, что в этом салуне, название которого тоже вылетело у него из головы, ему наливали. Во все другие бары Гринич Вилидж он был уже не вхож, успев накуролесить в каждом. Он напивался допьяна, шумел, задирался, в общем, вел себя совершенно невыносимо. Только здешний бармен пока его терпел, потому что Томми давал ему щедрые чаевые.
Все в Вилидже знали Томми Кристофера. А это самое главное. Все они слыхали его песню: «Как только ты уйдешь, мне станет хорошо. До свидания, бэби, и прощай». Это была мелодичная, незабойная песенка, текст которой, как ему казалось, получился лиричным и проникновенным. Было время, когда нельзя было включить «Топ-40» [9] , чтобы не услышать «До свидания и прощай». Ее исполняли Мерв Гриффин и Джонни Карсон.
Томми стал знаменитым. Ни одна из его песен, написанных позже, не могла сравниться с этой по популярности. Он никак не мог понять, почему ему не удавалось сделать еще один хит, но даже сейчас, двадцать лет спустя, люди помнили «До свидания и прощай».
9
«Топ-40» — еженедельный хит-парад сорока лучших песен.
На гребне мимолетного успеха он нажил кучу денег, квартиру на Манхэттене, дом в Малибу, двух жен и троих дочерей. Когда он уладит свои семейные дела, он попробует себя на каком-нибудь новом поприще. Но сейчас он пил. Впрочем, пил он с конца шестидесятых. Пагубное пристрастие отразилось на его внешности. Он стал толстым, черты его лица расплылись, и Томми начал подумывать, не отпустить ли ему бороду.
Он не видел этой женщины, пока она не оседлала стул рядом с ним. Когда он повернулся, чтобы рассмотреть ее, она улыбнулась, и это показалось ему интересным.