Формула жизни. Сборник рассказов

Горулько-Шестопалов Юрий

Написал эти строчки, и поразился - до чего же они перекликаются с мыслью Джозефа Конрада из его книги "Heart of Darkness": "Destiny. My destiny! Droll thing life is - that mysterious arrangement of merciless logic for a futile purpose. The most you can hope from it is some knowledge of yourself - that comes too late - a crop of unextinguishable regrets." Вот только у меня теперь нет "неизбывных" сожалений. Ни к чему это. И мешает, и нет смысла. Всё это позади, а идти надо вперед. Прошлым жить нельзя. Невозможно.

Вот такая была общая диспозиция в тот темный вечер, когда Марша, сидя в моей комнате на приобретенном у Джона диванчике, наклонившись вперед, вымолвила эти слова. Подумалось: "Писатель.

Эх, Марша... Знала бы ты, в какой бараний рог пришлось сворачивать устремления души моей, чтобы просто выжить в этом совсем несмешном мире и снискать хлеб насущный для детей своих".

Взяв небольшую паузу и поразмыслив, без особого оптимизма ответил.

– Не-е, Марша. Я не писатель. Самое большее, на что могу сейчас претендовать, это на неплохого специалиста в какой-то области компьютерных дел. Но это, пожалуй, всё. Всё остальное давно осталось за бортом моей жизни, да и жизнь моя не более, чем четырехвесельный вельбот без мотора в открытом океане.

Но Марша не обратила ни малейшего внимания на правдивую оценку моего места под солнцем в духе капиталистического реализма. Ей жизнь виделась совсем по-другому. В её представлении она была серией предопределенных счастливых случаев, а миражи голливудских удач давно обрели живую и трепетную плоть, и воспринимались ею не менее реально, чем нарастающий шум листвы деревьев на улице - сухой и жаркий ветер, прорвавшийся из пустыни, продолжал усиливаться, обещая ночную бурю.

– Нет-нет! Ты - писатель! И ты должен писать. Тебе это будет нетрудно, ты только начни. Пиши о чем угодно, у тебя получится.

Наивность иногда может обернуться большим преимуществом. В данном случае наивная вера Марши в моё писательское дарование стронула в душе нечто такое, что, казалось, уже навсегда окаменело и приказало долго жить - какое-то чуть живое, еле-еле ощутимое желание писать, которое в тот вечер неожиданно напомнило о себе благодаря Марше, её вере в возможность хоть как-то реализовать если не писательские способности, то хотя бы потребность писать.

Вскоре Марша ушла к себе, а мою голову постепенно снова заполнили мысли о работах, и с тем и отошел ко сну.

Работа на дому. Новые горизонты

В те дни одни мои канадские клиенты, немаленькая программистская компания, вывалили на меня кучу проблем, продав большому банку разработанную мной систему. Юмор заключался в том, что система предназначалась для промышленных компьютеров "Тандем", но "Тандем" имеет две операционные системы - родную, Гардиан, и добавленную позже, для поддержки ЮНИКСа. Я разработал систему для Гардиан. Она имела спрос, и ещё при мне компания сумела продать систему двадцати с лишним клиентам, примерно по полмиллиона за продажу. И так успешно пошли эти сделки, что продавцы компании, увлекшись, продали мою систему для работы и с ЮНИКСом. Продавцы сумели усвоить, что система работает на Тандеме, а такие тонкости, как тип операционной системы, уже были свыше их понимания. А Гардиан отличается от ЮНИКСа примерно как стрекоза от баллистической ракеты. Мои попытки объяснить продавцам и разработчикам пикантность ситуации ни к чему не привели. Их всех заклинило на том, что раз я делал систему для Тандема, она должна работать. А раз не работает, значит, это моя вина. В общем, обычная логика прикрытия каудальных частей, которая цепляется за что угодно, лишь бы самим не пришлось что-то делать. Положение усугублял тот факт, что я использовал такой системный дизайн, и сделал систему с таким запасом прочности, что она действительно работала и с ЮНИКСом, хотя, естественно, не должна была, и никто в кошмарном сне не предполагал, что когда-нибудь продавцы всучат эту систему клиенту, у которого машины используют ЮНИКС.

Но раз в две-три недели программа давала сбои, и банку приходилось перезапускать систему. И пожелание банка было - угадайте, какое? Чтобы моя система сама себя перезапускала раз в неделю. Поняв, что объяснить,

что на самом деле произошло, абсолютно бесполезно, теперь я ломал голову, как с минимальными издержками приспособить систему для работы с ЮНИКСом. Мне нужны были файлы с записями ошибок, но и их я не мог получить от программистов компании. Доступа к машине мне тоже сразу не могли дать. Далеко в Торонто, ночью, сидели в конторе три программиста, и под мою медленную и проникновенную диктовку вручную копировали нужные мне файлы, хотя я специально сделал программу для автоматического мониторинга работы системы, и чтобы запустить её, достаточно было один раз кликнуть кнопкой. Но они предпочитали все делать вручную. Ладно. Тут уж чем бы дитя не тешилось, лишь бы они прислали мне эти файлы.

Когда начинал работать с этой конторой, там были нормальные программисты. Но потом контора всё росла, росла, и почему-то программисты становились всё тупее и тупее. Наверное, это такой закон роста больших компаний. Не думаю, что все программисты туда приходят изначально в таком плачевном состоянии. Похоже, это просто специфика работы в большой компании и общая атмосфера, что мозги сотрудников затем стремительно заплывают жиром. Точную причину назвать трудно. Однако за устойчивость феномена ручаюсь.

Эти и другие заботы за несколько дней незаметно и бесшумно придушили отблеск светлого чувства, связанного с призрачной возможностью обратиться к литературному творчеству, и возрожденного из почти исчезнувшего кусочка моей плоти тем памятным вечером, когда Марша нарекла меня писателем. Но Марша, оказывается, не только не забыла о разговоре, но, как в свое время с мебелью, основательно взялась за дело. Спустя несколько дней она появилась в дверном проеме с торжествующим видом, держа в руках большое объявление, вырезанное из газеты. В нём сообщалось о скорой конференции молодых писателей и журналистов, и перечислялись условия и критерии, которые квалифицировали будущих участников как молодых писателей. Минимальное требование было иметь хотя бы один написанный рассказ. Конференция проводилась в субботу и воскресенье, когда я не летел в Торонто, так что по времени все устраивалось.

– Тебе надо написать рассказ, а я буду твоим первым читателем, - деловым тоном объявила Марша. Я, разумеется, был не против, но одно дело хотеть, а другое сделать, и расстояние от одного до другого может быть очень большим, а зачастую и непреодолимым. Но вообще-то задача меня воодушевила и обрадовала. Мы ещё немного поговорили, и вскоре она ушла, оставив объявление. Я внимательно просмотрел программу конференции, наметил подходящие для себя секции. Но избранная мною жизнь беспардонно вторглась в грезы наяву. Пришлось отвернуться в сторону от заманчивых литературных перспектив, и до глубокой ночи заниматься неотложными компьютерными делами.

Рассказ

Три дня мне было не до литературного творчества, хотя мысленно периодически возвращался к мыслям о рассказе, размышляя, о чем буду писать. Марша каждый день живо интересовалась, в какой стадии находится будущий литературный шедевр, и начала деликатно меня подталкивать, опасаясь, что не успею написать рассказ к сроку. Наконец, покончив с самыми неотложными делами по работе, на четвертый день, вечером, сел за компьютер и начал писать рассказ - по сути, первый в своей жизни. Позднее была написана его более длинная русская версия - "Утро". Что интересно, русский и английский варианты отличаются как небо и земля. Интуитивно я понимал, что те мысли и чувства, которые можно было передать в русской версии, не будут поняты в версии английской. И потому "обмелил" рассказ, убрав глубину, или, скорее, чувство глубины, которое мне хотелось вызвать описанием внешней канвы событий. Англоязычная версия в этом плане больше напоминала барражирующую вблизи поверхности подводную лодку с поднятым перископом, в который читатель мог постоянно следить и быть вовлеченными в описываемые события.